— Тебе решать, – пожимает плечами расторопный напарник, – Если что, я думаю, мой папа будет не против тебя сопроводить. Кстати, на следующие выходные мы приглашены в гости к моим. Мама настаивает, чтобы мы остались с ночевкой. У них дом большой, места много.
Я пропускаю последний абзац мимо ушей. Телефонный номер жжет мне ладони сквозь тонкий корпус айфона.
Вечером мы, устроившись поудобнее в объятиях друг друга как парочка любвеобильных лемуров, коротаем время за просмотром обоюдо-увлекательного фильма «Список контактов» с Хью Джекманом и Иваном Макгрегором. Одиночество, потоптавшись на месте и выкурив в форточку пару-тройку папиросок, собирает свой немудреный рюкзачок, и покидает мой угол. Мне удивительно хорошо и спокойно. Можно ли это уютное как пуховое одеяло спокойствие назвать счастьем? Не знаю. Во всяком случае, некоторое сходство просматривается. Мысли об Алексе, запертые в сундучке на ключ, не тревожат нашу идиллию.
На следующие утро, проводив Артура на работу (кстати, надо бы мне завязывать с бездельем и приниматься за поиски нового интеллектуального труда), я решаюсь все-таки набрать заветную комбинацию цифр. Чем, в конце концов, я рискую? Правда-то на моей стороне. Это он оставил меня и ушел, не обернувшись. Это он годами не вспоминал, что где-то в мире бьется сердечко, которому он дал жизнь. Рискую нарваться на безразличие и грубость? Тем лучше. Я ухвачусь за них как за лопату и закопаю, наконец, поглубже эту беспокойную тоску. В трубке тянутся бесконечно длинные гудки. Маленькое трепетное создание внутри меня, потирает вспотевшие лапки: «Его нет дома. Вот и чудесно».
— Алло!
Трепетное падает замертво, убитое наповал хриплым мужским голосом.
— Добрый день, – неуверенно мямлю я, провожая взглядом погибшего, – Это Михаил?
— Да. С кем имею честь? – его голос трогает удивление.
Я зажмуриваюсь, вибрируя изнутри и снаружи, как сотрясаемая вулканическими спазмами земная кора.
— Это Таня.
В трубке воцаряется молчание. Что творится там, на другом конце провода? Он мучительно пытается понять, что за Таня ему звонит? Возможно, он знает не одну Таню. Мало ли в Париже иммигрантов. Я пытаюсь унять нервный тик, мысленно готовя почву для разъяснений.
— Здравствуй, дочка, – мягко произносит он год спустя.
Вибрация усиливается, земная поверхность раздается, пропуская наружу слезный фонтан. Я не ожидала этого. Не была готова. Я могла предвидеть все, что угодно, только не это теплое «Здравствуй, дочка».
— Я очень рад, что ты позвонила, – продолжает тем временем отец.
Я слышу, что и его голос атакуют слезы. Раскаивается наверно. Сожалеет о своем дезертирстве. В мозг спасительной ласточкой залетают жесткие мамины слова «Не звонил и не писал! Не нужны мы ему!» Я собираю их и пытаюсь соорудить из них защитную плотину.