— Нет, еще пять минут, пожалуйста, Хэнк, пять минут, — начинаю умолять я, усаживая его на место, потому что Темплтон как раз отдал мяч Райану Стивенсону, и потому что здесь все так роскошно, и потому что мне только что мило улыбнулась блондинка в чем-то вроде коричневого мехового пальто, которая сидит перед нами, и еще потому, что, говорят, во время перерыва можно даже получить бесплатный пирог! — Давай останемся до пирога в перерыве, — говорю я Хэнку, который пожимает плечами и садится обратно, и Малки тоже садится, и все так суперклево, потому что мяч делает: вжик! Прямо в сетку! И все мы снова становимся друзьями, обнимаем друг друга, и я говорю этой блондинке: — Райан Стивенсон; точняк, точняк. Это Райан Стивенсон, помнишь, я говорил?
— Говорил, Джонти, говорил! — отвечает Хэнк.
— Джонтс все правильно предсказал! — Малки хлопает меня по спине.
Дональд, парень-адвокат, наклоняется вперед между мной и Малки:
— Малькольм, кажется, твой брат Джонти современный Нострадамус!
Но я держу язык за зубами, потому что на самом деле это был парень с горбатой спиной из деревни, он был немного заторможенным, и соседи травили его, совсем как меня в этом «Пабе без названия», точняк, травили его. А этот шикарный адвокат, он со своим образованием всех видит насквозь, он привык распознавать вину, поэтому я даже не хочу снова вспоминать о «Пабе без названия», ну уж нет, точняк, совсем не хочу. Нет уж.
Поэтому остаток игры я сижу тихо. Вот так-то, точняк. Ага. Ага. Ага.
После того как я вернулся с больнички, ночка выдалась так себе: мотало из стороны в сторону, чувствовал я себя настоящим, сука, Зорба[31]. Сердце колотилось как бешеное, и я все думал, что мне, должно быть, попалась какая-то стремная партия первого: то ли ужасная, то ли самая, сука, лучшая. Каких только анализов у меня не взяли: кровь, ссаку, кал, рентген, — собрали, придурки, всё, что можно.
Теперь сижу и трясусь, жду результатов.
На следующий день приезжаю на больничку, а народу там, сука бля, как на стадионе. Сижу, жду, развлекаю себя тем, что зацениваю тёлу из регистратуры. Немолодая уже пташка (ну, если уж по правде, то она, может, и моложе меня, но меня-то, сука, время типа не берет), смотрит такая и слегка мне улыбается. У нее определенно ебливый блеск в глазах, а плотные губки словно произносят: Г-О-Т-О-В-А. Я проверяю, нет ли у нее обручального кольца; впрочем, это ничего не исключает. Полезно собрать немного информации, как в этом, как его, «Место преступления: Саутон-Мейнс» — или даже лучше: «Место проникновения — Саутон-Мейнс»!