А на прошлой неделе Вик засунул в меня все пять пальцев. Даже кольца не снял. У меня там так болело, что пришлось сказать моему малышу Джонти, что я плохо себя чувствую, подхватила какую-то простуду, пока делала уборку. Иногда я смотрю на своего малыша Джонти, как он спит, невинный, словно ребенок, и думаю, во что же я нас обоих втянула.
Потому что Вик считает меня своей собственностью. Вчера он сказал мне, что, если я попытаюсь уйти, он так изуродует мне лицо, что ни один парень никогда больше на меня не посмотрит. А потом приложил к моей щеке лезвие, тупой стороной. Я весь день тряслась от страха, черт возьми, даже спать в ту ночь не могла, всю думала об этом. Мой отец многих знает. Все время, что я росла, он сидел в тюрьме. Мне хочется все ему рассказать, но я слышала столько историй про Виктора. Страшно. Но самое страшное — это Кельвин. Он станет еще большим ублюдком, чем Виктор.
Мне звонил добрый Терри; точняк, он мне звонил. Я думал, что мы снова поедем играть в гольф, и очень этого ждал. Но нет, он сказал, что ночью ему понадобится моя помощь в одном деле, каком-то секретном, ага, так и сказал, точняк. Я уже собирался выходить, но Карен сказала, чтобы я не выходил из дома, и я ответил ей, что это просто небольшая ночная подработка. Это же ночью, Карен, говорю я, с добрым Терри. Потому что Карен нравится добрый Терри, он приезжает сюда и забирает меня с собой играть в гольф, он единственный человек, которого Карен впускает в дом. Но Терри нет до нее дела!
Я же в долгу перед добрым Терри, ага, в долгу. Потому что, когда кто-то к тебе добр, ты должен ответить ему тем же. И Терри никогда не задает мне вопросов о Джинти; не надо мне ничего рассказывать, каждый раз говорит он. Но если бы он разрешил, я бы рассказал ему все. Точняк, все рассказал бы.
И вот Терри приезжает за мной. Я вижу, как Карен на него смотрит. Он уходит в туалет, и она шепчет:
— Мне нравится этот Терри, ты уверен, что он ни с кем не встречается?
— Ага, уверен, — отвечаю я.
Но я знаю, что это неправильно, Терри мой друг, и Карен поступила со мной плохо, но я не позволю ей плохо поступить с ним, потому что оба они появились из спермы настоящего папы Генри, точняк. Но я вижу, что Терри это неинтересно, потому что Терри хороший. Хотел бы я быть таким, как он.
Мы выходим из дома и идем в машину, точняк, в большое черное такси. Внутри лежат две большие лопаты в упаковке из «Сейнсбери хоумбейс».
— Мы едем копать, — говорит Терри.
Я замечаю, что Терри неважно себя чувствует, потому что обычно он постоянно шутит, а сейчас — нет, совсем серьезный, смотрит только на дорогу.