Этот вопрос вводит Терри в небольшой ступор, но потом он отвечает:
— Я могу определить это за километр. Даже если мужик будет одет в рыцарские доспехи, я все равно пойму. Здесь дело не в выпуклости, у него могут быть одни только орехи или шланг по колено. Не важно, какие руки, ноги или нос. Всех выдает походка, — говорит он и смеется. — И потом, парни в «Пабе без названия» рассказывали об этом!
— Рассказывали об этом, — говорю я. — Готов поспорить, они опять смеялись над моей шишкой. Ну и ладно, значит, и поделом им с их обгоревшими лицами! Ага, точняк!
— Верно! А теперь давай закопаем все обратно!
И мы закапываем, точняк, еще как! Мы сбрасываем комья вниз, потом засыпаем лопатами, засыпаем, засыпаем, и получается гораздо легче, чем когда мы выкапывали! Я говорю об этом Терри, говорю:
— Бросать вниз гораздо быстрее, чем наверх!
Терри отвечает:
— Так всегда и бывает, приятель. — И он прав. Точняк, прав. Но я не говорю ему этого, потому что знаю, что иногда меня заедает, как говорит Терри. Точняк: заедает. Ага. Ага.
Потом я снова начинаю думать о Джинти и о тех букашках, которые съели настоящего папу Терри, Алека. Я говорю:
— Знаешь, Терри, если бы твоего настоящего папу Алека похоронили в бетоне, то все эти букашки не смогли бы его съесть, ведь он лежал бы в бетонной коробке, разве не так, Терри?
— Как знать, если бы его сразу положили в бетонный ящик, все было бы в порядке, но если оставить так, пусть даже на час, то мухи откладывают яйца…
И я начинаю плакать, вспоминая ту муху, которая вылетела изо рта Джинти, я представляю себе Джинти без глаз, точняк, о нет, о нет…
— Что случилось, приятель?
Мне хочется ему рассказать, но я не могу, не могу, потому что это была не моя вина, она просто упала. Это было то же самое, что случилось с ее мамой, как и говорила Карен, это была та штука, про которую сказал Морис, когда нашел маму Джинти в кровати. Эта штука, когда с мозгом случается что-то плохое. Геморрой мозга. Как будто кто-то щелкнул выключателем — и свет погас, так всегда говорил Морис, ей не было больно. То же самое случилось с Джинти. Но я не могу никому об этом рассказать, потому что тогда они узнают, что она принимала плохой порошок и станут винить в этом меня, я знаю, точняк, потому что они всегда во всем винили меня, с тех самых пор, как я пошел в школу и настоящий папа Генри стал меня бить. Но я не могу рассказать Терри, почему я плачу, поэтому я просто говорю:
— Это ужасно грустно, Терри, то, что эти букашки сделали с твоим отцом… это неправильно…
— Да, лучше уж кремация, приятель. Но это всего лишь его останки, Джонти. Он уже далеко, покоится с миром. Так что не мучь себя.