– Не кажется ли вам, что неоднократные попытки самоубийства, как минимум, еще две [думаю, еще шесть, как минимум] говорят в том числе и о давнем психологическом нездоровье?
– Конечно, говорят, конечно… А человек, по сравнению с обезьяной, тоже болен, что же говорить…
– Какими вы видите сегодняшних школьников в будущем?
– Да примерно, такими же, как сейчас. Я надеюсь на одно: всегда есть великие события, которые формируют поколения. Такие великие события у нас, безусловно, впереди. Я бы очень хотел, чтобы их не было, но у нас не остается выбора.
– Без сервильного, имманентного, энигматичного, эсхатологического, амбивалентного нарратива и так далее не получилось бы у вас книжки о Пастернаке?
– То есть имеется в виду, не могу ли я употреблять меньше умных слов. Ну, могу… Понимаете, «хорошилище грядет по гульбищу» – этого слога никто не отменял, могу, наверное. Но это и мне будет неинтересно, и вы лишний раз не выучите умное слово. Зачем же?
– Каково ваше отношение к поэме «Владимир Ильич Ленин»?
– Замечательный пример поэтической риторики. Очень интересное, странное мировоззрение. Ну, такая немножко литература инопланетян. Человеческого в ней нет ничего, но сделано очень интересно.
– Окажись он вне России, мог бы быть другим конец?
– Я думаю, что как раз это и было бы формой самоубийства, если бы он оказался вне России, это бы значило расписаться в провале собственной поэтической стратегии. А для него это было смерти равносильно.
– Маяковский и Хлебников. Прокомментируйте.
– Понимаете, если говорить о Хлебникове, то здесь как раз, по-моему, не случай сверхчеловека, а случай довольно заурядной паранойи, хотя очень творческой, очень позитивной. Мы мало знаем гениальных шизофреников, но гениальных параноиков много.
Я думаю, что Хлебников был, безусловно, гений и, безусловно, душевнобольной.
Разговоры о том, что Маяковский якобы был плагиатором, воспользовался архивом – все, что так активно распускали друзья и спутники Хлебникова, такие, как Митурич, это, по-моему, бред. Не случайно, сам Хлебников его любил.
А? Вова! В звезды стучится!
Друг! Дай пожму твое благородное копытце!
И так далее. Я думаю, что он любил его. Но как бы сказать? Маяковский очень точно говорил, что Хлебников – поэт для поэтов, и хлебниковские гениальные находки он очень хорошо абсорбировал и использовал. Я думаю, что в зале сегодня трудно найти хоть одного человека, который хоть бы один текст Хлебникова рассказал наизусть, кроме «у колодца расколоться так хотела бы вода».
Пересекаются ли идеи Маяковского с идеями Оруэлла и Замятина?