- Не хочу с тобой говорить!
- Ну и не говори! Подумаешь, цаца! Он уже взбешен, а у нее вдруг взыграло достоинство, и она спокойно произносит:
- Пожалуйста, не оскорбляй.
- Дура! - в отчаянии кричит он и, чтобы не ударить, хватает полушубок.
От крика просыпается и плачет Лялька. Зорин выскакивает на лестничную площадку, но детский плач приводит его в чувство. "Дура..." Он возвращается, меняет шлепанцы на ботинки. Подходит к серванту, но в банке из-под грузинского чая только новый червонец и ни одного рубля. Лялька ревет в другой комнате.
- Дай мне на обед, - как можно спокойнее говорит он, но жена словно не слышит.
Он глядит на часы и хлопает дверью...
В это время щели в дверях двух соседних квартир исчезают как по команде. Английские замки щелкают дружно и одновременно.
На улице он ловит себя на том, что ему жаль самого себя. Зорину хочется вернуть, оживить, восстановить счастливое ощущение, испытанное во сне. Оно ускользает, заслоняясь будничными впечатлениями. Зорин упорствует. Образы весеннего водополья, увиденного во сне, вдруг прояс-няются в памяти. И, цепляясь за эти образы, он припоминает весь сон: мерцающую реку, баню Олеши Смолина и босую девчоночку, стоящую на большом речном камне. Ту самую Таню, эваку-ированную из Ленинграда, Таню, которая жила в соседней деревне. Но ведь в действительности на камне стояла не Таня, а Тоня, его жена. Тоню же он возил когда-то и в лодке. Почему во сне обе они всегда так странно объединяются в одну? Зорин чувствует, как у него краснеют, наливаются кровью ушные хрящи, торопится к автобусной остановке.
Вообще-то Тонька отчасти права, думает Зорин. Зарок пить только сухое вино исполнялся вчера слишком усердно. Это у Зорина зарок номер один. Второй зарок - говорить меньше, чем слушать, - Зориным исполняется, а вот первый... Впрочем, все дело в Фридбурге. Зорину давно хочется перейти из треста в проектный, а дружок Мишки Фридбурга там замзав. И вот они встре-тили этого зама в ресторане, и даже Мишка напился. До того, что начал обхаживать какую-то блондинку...
Зорин смотрит на часы, времени уже без двадцати восемь. Хорошо, если Воробьев будет звонить сначала Голубеву и они полаются минут пять - десять. Зорин живо представляет этот полный взаимных любезностей диалог: "Пригласите к телефону товарища Голубева". - "Това-рищ Голубев?" - "Так точно, товарищ Голубев, а это кто, товарищ Воробьев?"
Самое интересное, что у обоих птичьи фамилии. Воробьев по своей хронической тупости, как всегда, не заметит тяжеловесного голубевского сарказма. Будет отчитывать Сашку за то, что тот не поставил ограждения вокруг котлована антисептика. Потом справится о прогульщиках: "Това-рищ Голубев, доложите, кто не явился на производство". - "На производство?" "Да, на производство". - На производство, товарищ Воробьев, явились все. И не ваше ср... дело. Что? Можете спокойно сидеть в своем кресле..." В тепляке установится тишина, бригадиры в изумле-нии будут глядеть на Сашку. Никто не заметит, что Сашка давно уж зажал рычажок телефона своей линейкой, сплошь разрисованной женскими торсами. Зорин-то знает, какой Сашка мастак показывать кукиш в кармане...