— Вы не убиваете полицейских, — твердо произнес Йельм.
— В каждой ситуации я взвешиваю плюсы и минусы. Побеждает та альтернатива, где больше плюсов. Если бы я убил этого полицейского, вы бы не обращались сегодня со мной так мягко. И тогда у нас возникли бы проблемы.
— Еще скажите, что заранее готовились попасть в тюрьму!
— Эту возможность я не исключал, хотя в моем списке альтернатив она находилась на пятнадцатом месте. А после прихода Нюберга — на семнадцатом. Потому-то я и оказался не готов. Операция была проведена блестяще.
Дженнингс опять закрыл глаза и взвесил все “за” и “против”. Потом сделал молниеносное движение и освободился от наручников.
Первым выхватил пистолет Чавес. Хольм была второй. Нурландер третьим. Сёдерстедт промедлил. Хультин и Йельм не двигались.
— Хорошая реакция, — сказал Дженнингс и указал на Чавеса. — Как вас зовут?
Чавес и Нурландер подошли к нему с поднятыми пистолетами. Йельм на всякий случай тоже поднял свой пистолет. Все трое держали Дженнингса под прицелом, пока Хольм и Сёдерстедт застегивали наручники, на этот раз гораздо крепче.
— Я прошел месячный курс избавления от наручников, — спокойно объяснил Дженнингс. — Так что будет лучше, если мы постараемся понять друг друга.
— Ладно, — сказал Йельм. — Будем считать, вы свой ход сделали. И как же выглядели ваши плюсы и минусы в апреле восемьдесят третьего?
Дженнингс быстро что-то прикинул в уме. Потом улыбнулся. Но улыбка тут же пропала.
— Я понял, — сказал он.
— Что вы поняли?
— Что вы неплохой полицейский, Пауль Йельм. Очень неплохой.
— Почему вы написали письмо жене?
— Слабость, — безразлично ответил Дженнингс. — Чистый минус. Но последний.
— А как же эпизод с Нюбергом?
— Это мы еще увидим, — загадочно ответил Дженнингс.
— Мы нашли письмо почти полностью сожженным в квартире Ламара.
— Тогда вы и узнали мое имя?
— К сожалению, нет. Иначе Бенни Лундберг не лежал бы в Каролинской больнице. Зачем вы написали свое имя? Разве не все равно было Мэри Бэт, как вы себя назвали? Вы проявили ребячество. А Ламар из-за этого приехал сюда и нашел свою смерть.
— Я прощался с теми остатками прошлой жизни, которые у меня еще сохранялись. Письмо следовало сразу сжечь. Она отомстила мне и не сожгла письмо.
— Или оставила на память о человеке, которого когда-то имела неосторожность любить. Это называется чувства. Для вас чувства — всего лишь слабость других людей, которую вы можете эксплуатировать в своих целях.
— Это было моим прощанием, — только и сказал Дженнингс.
— Это прощание стоило жизни всей вашей семье. Сын пошел по вашим стопам и был убит вами, жена лишила себя жизни. Славное прощание.