Снова перемотка. И снова молодой голос.
— Сколько лет сейчас вашему сыну?
— Шесть. Его зовут Конни.
— Почему вы ушли от Хасселя? Да еще так быстро. Он даже не видел своего сына.
— Ему это было не нужно. Воды отошли, когда он складывал сумку — собирался в Гётеборг на книжную ярмарку. Он позвонил и заказал два такси: одно для себя в аэропорт, другое для меня — в роддом. Мило, не правда ли? И пока я рожала, он трахался со всеми подряд в Гётеборге. Может, даже успел зачать еще одного. У него дети как пирожки — все время новые на подходе.
— Откуда вам известно про его сексуальную активность в Гётеборге?
— Мне позвонила его коллега. Женщина. Не помню, как ее звали.
— Позвонила вам? В роддом? Рассказать, что ваш муж трахается с другими? Ничего не скажешь, любезно.
— Нет, совсем не любезно.
— А вам не показалось это странным?
— Вообще-то показалось. Но она говорила так убедительно, да я и сама чувствовала, что между нами все кончено. Он не хотел иметь детей. Я забеременела случайно и не захотела делать аборт.
— И все же, как звали эту женщину?
— Я почти уверена, что ее звали Элизабет. Фамилию не помню. Бенгтссон? Бернтссон? Банансон?
Опять перемотка. Черстин следила за его манипуляциями, высоко подняв брови.
— Как вы думаете, сохранил ли он в своем компьютере эти письма с угрозами?
— Не знаю. Знаю только со слов Лабана, что Ларс-Эрик очень из-за них переживал. Мне трудно это представить, но сын так сказал.
— Сколько лет Лабану?
— Двадцать три.
— Он живет с вами?
— У него квартира на улице Кунгсклиппан. Хотите сверить показания, или как там у вас это называется? Полное имя Лабана — Лабан Иеремия Хассель.
— Чем он занимается?
— Спросите что полегче. (Пауза) Читает книги.
Йельм нажал на кнопку и хотел снова перематывать, когда Черстин остановила его. Сам бы он еще не скоро остановился.
— Достаточно, — сказала она.
Йельм удивленно посмотрел на нее, словно вернувшись из другого мира. С явной неохотой он прервал свои манипуляции и остановился. Сел на стул напротив Черстин и оглядел кабинет. Здесь работали Черстин и Гуннар Нюберг. Хористы. И комната у них была тихая, светлая, наполненная ясным, холодноватым осенним солнцем и воздухом, проникавшим через полуоткрытое окно. Здесь они порой пели гаммы, порой исполняли что-то a capella. Он — звучным басом, она — приглушенным альтом. Вспомнив свой кабинет, где Чавес безвылазно сидел в интернете, а когда отдыхал, то говорил о футболе, Йельм остро почувствовал собственную приземленность. И затосковал по Джону Колтрейну. А может быть, даже Кафке, хотя вера Йельма в литературу за последние дни сильно пошатнулась.