– Умно идут, Иван Архипович, – подойдя к Карпову, произнес полусотенный Гуляев.
– Странно бы было, коли они оказались бы глупее нас. Если мы использовали камышовые маты в лодках, то отчего им не применить их на суше. Да и казачки на своих стругах пользуют вязанки камыша. Он им и защита, и на дно пойти не дает.
Пусть турки и собирались взять укрепление с ходу, наступали они не сплошной массой и не цепями. Подразделения числом до полусотни толкали перед собой колесную пару, на которой были закреплены толстые камышовые маты. Если все сделать со знанием, то такую преграду со ста шагов не вдруг пробьет и пушечная картечь. В смысле легкая конечно же, тяжелая такую преграду попросту снесет. Так что о ружейных пулях и говорить нечего. Гарантированная защита.
– Ну это они сильно так обсчитались, – с хищной улыбкой заявил перезаряжающийся Рыбин.
– Ты своим делом займись, десятник, – одернул его Иван.
Не хватало еще панибратство разводить посреди боя. В прошлой жизни Иван частенько почитывал в книжках о попаданцах, как эти великие знатоки душ сближались со своими подчиненными. Вот только писали те книжки либо вообще не служившие в армии, либо недалекие люди.
Иван был рядовым, но он прекрасно осознавал, где место рядового, сержанта и офицера. Война этому быстро учит. Как, впрочем, и выявляет несостоятельных командиров, которые обычно в боевых частях надолго не задерживаются. И хорошо как не отправляются из-за своей глупости на тот свет.
Поднявшись на офицерскую ступень, Иван поневоле был вынужден несколько отдалиться от своих прежних друзей. Они, конечно, позволяли себе порой общение в неформальной обстановке и чарку-другую пропускали. Но случалось это очень и очень редко. Потому как служба отнимала львиную долю времени. Оставшуюся же часть приходилось использовать для решения внеслужебных проблем, и у Карпова забот было более чем достаточно.
– Прошу прощения, господин сотенный, – повинился десятник, понимая, что погорячился, когда влез в разговор офицеров.
Борясь с неловкостью, Григорий с сосредоточенным видом занялся карабином. Извлек ершик и быстро обработал спиртом слегка подкатившееся кресало, чтобы избежать осечек. Прошелся по полке, затравочному отверстию. Просушил. Зарядил патрон, вновь установил оружие на сошки. Прицелился. В сердцах прошелся и по себе любимому, и по другу закадычному, и по службе стрелецкой, что легла между ними.
Потом улыбнулся, потому как и служить, и воевать ему все одно нравилось. Выцелил спину очередного топчи, усиленно шурующего прибоем в стволе пушки. Выровнял дыхание. Совместил круги прицела. Нажал на спуск. Приклад привычно лягнул в плечо. Обзор на мгновение заволокло дымом. А затем он увидел, как турок медленно полуобернулся и повалился вбок. Убит или нет, но в любом случае не боец. И скорее всего, все же покойник.