– Тебе чего, убогий? – Казак изумленно вытаращил пьяные глаза на стрелецкого десятника.
А и то. Какой-то там стрелец смеет что-то требовать от донского казака. И плевать на то, что он десятник и что за ним сейчас весь этот самый десяток и стоит. Не трогай вольную душу, холуйское ты отродье!
– Казачок, ты сабельку-то не лапай. Не то, не ровен час, на тот свет спровадим.
– Да я тебя!.. – Сабля с легким шелестом покинула ножны.
В сторону подгулявших донцов тут же уставились клинки штыков, насаженных на пехотные винтовки. Сухо щелкнул взводимый курок. Лица стрельцов серьезны как никогда. Решительно настроены, чего уж там. Вот только дебоширу сейчас Русское море по колено. Что ему эти служилые.
– Я сказал, саблю не тронь! – повысил голос десятник.
– И что ты мне сделаешь?! Ну давай! Кишка тонка?!
– Петр, уймись! – вдруг вмешался сторонний мужик.
Хм. Ошибочка. По виду казак. Да не из простых. Оно и по облику видно, и по властному голосу. Впрочем, подтверждение этих наблюдений не заставило себя долго ждать.
– Атаман, эти кафтанные душонки…
– Остынь, сказал.
– Да я…
– Петр!
– Молчу, – пьяно выдал казачок, с трудом попадая клинком в устье ножен.
Все же какая бы ни была у казаков вольница, тем не менее, пока атаман при должности, хоть та и выборная, власть его непререкаема. Как бы ни был пьян казак, а приказ атамана непременно выполнит. Или пошлет куда подальше, если так уж захочется лишиться головы. Воля старши́ны для казака закон, это уже в кровь въелось.
– Десятник, это мой казак, я заберу его.
– Не выйдет, атаман, – возразил десятник.
На него не произвели впечатления ни потуги пьяного ухаря, ни весь из себя видный атаман, ни шестеро казаков за его спиной. Плевать. Закон в Керчи один для всех. И писан он не казаками. Они тут только гости. Желанные, то так. Но кому понравится, когда даже самый дорогой гость начинает хамить в твоем доме.
– Десятник, не перегни.
– Да ты не заводись, атаман. Посидит в холодной, протрезвеет. А там, глядишь, и в разум войдет. Ты же знаешь, с нами спорить пустое.
Это да. Измайловцы вроде и гулять не мешали, и в то же время спуску не давали, коль скоро кто-то преступал определенную черту. Зыбкую, надо сказать. Потому как Керчь с приходом сюда русских стала особым городом. Эдакая смесь московского порядка и казачьей вольницы. А еще его называли русским Порт-Ройалом. И кабаков здесь было в избытке, и иных домов, где вольные морские да степные охотники могли получить за свое серебро практически все, что пожелают.