.
Он недавно делал ремонт в своем загородном коттедже, и его восхитили трубы из металлопластика — белоснежные, гибкие и, как объяснил мастер, вечные. Они были превыше ржавчины, съедающей изнутри обычные сантехнические трубы. Так человек несостоявшегося коммунистического будущего был бы превыше всех без исключения отравляющих жизнь пороков. Сознание тоже можно было сравнить с системой сантехнических труб, по которым вместе с горячей (жизни) и холодной (смерти) водой летит забивающая их мерзость повседневного существования.
Сидя в машине, Каргин почти физически ощутил, как его персональная — проржавевшая, забитая житейским, служебным и прочим мусором, так что живоечувство едва просачивалось сквозь него прерывистой простатитной струйкой, — труба волшебным образом преобразилась. Внутри белоснежного металлопластика текли легкие и чистые воды обретеннойнадежды. Вот только... на что? Трубу можно было сгибать, направлять в любую сторону этой надежды.
Вместе с легкими и чистыми водами из прошлого в обновленное, освобожденное от мусора сознание Каргина притекли имя и фамилия идущей к машине женщины.
— Здравствуй, Надя, — вышел ей навстречу Каргин. — Ты все еще Звоник, или у тебя сейчас другая фамилия?
4
Имя и фамилия женщины притекли из прошлого по долгоиграющим трубам. Но трубы хранили молчание — зачем Каргин назначил свидание Наде Звоник в сквере на Бережковской набережной, перед стаканным офисом «Главодежды»? Здесь оркестр долгоиграющих труб держал паузу. Можно было, конечно, поинтересоваться у всезнающего Палыча, но Каргину не хотелось усугублять неуместную зависимость от водителя. Палыч в упор не разглядел возмутивший Каргина манекен, но почему-то знает, зачем начальник встречается с Надей. Это никак не вписывалось в логику отношений между начальником и персональным водителем.
Плевать на Палыча, решил Каргин. Может быть, я решил... помочь старой подруге, тем более что у меня сейчас есть такая возможность.
Каргин взял Надю за руку.
Узкая, сухая рука пятидесятилетней женщины скупо поведала ему о жизни Нади — об изнурительных трудах и безрадостных днях ееборьбы за материальное благополучие, плохих мужчинах и неблагодарных детях. У Нади было заостренное, как наконечник стрелы, лицо. Серые глаза смотрели из паутины горьких морщин, как две замочные скважины запертого сундучка. Надя и двадцать лет назад не была склонна к