Нет необходимости захватывать корабль, рискуя собственной жизнью. Напротив, в море люди Волкича будут вести себя как добрые гости шкипера, и лишь когда на горизонте забрезжит земля, они достанут ножи…
Этот план побега нравился Волкичу больше предыдущего, но и у него был существенный недостаток. Возле свейских и данмаркских кораблей всегда крутилась польская стража, зорко следившая за каждым, кто поднимался на борт судна или сходил на берег.
В любой миг стражники могут ворваться на корабль и учинить досмотр, сорвав почти осуществленный замысел боярина покинуть страну.
Другое дело — орденские корабли. Орден был вассалом Польской Короны, и его суда не подлежали досмотру, посему шанс попасть незамеченным на борт немецкого судна у Волкича и его головорезов был значительно выше.
Взвесив все «за» и «против», Волкич все же согласился на встречу с фон Веллем. Да, тевтонец хитер и коварен, и никто не знает, как он поступит со своим подопечным. Единственное, в чем Волкич был уверен, это в том, что фон Велль не отдаст его польской страже. Во всяком случае, живым…
…Скорее всего, Командор не станет препятствовать его выходу в море и без проволочек выдаст пропуск на корабль.
Только боярин не знал, что именно будет значить для шкипера судна врученная фон Веллем вещица: приказ доставить его в Кенигсберг или отправить на дно морское…
Нельзя сказать, чтобы эта опасность слишком пугала беглеца, множество раз смотревшего в глаза смерти. Стычка в море с командой корабля по-любому казалась ему неизбежной. Главное — не дать врагу застать себя врасплох и первыми обнажить мечи. А застать Волкича врасплох было делом не из легких…
…Куда больше тревожило боярина иное. Ему не давал покоя бочонок с золотом, зарытый им в укромном месте. Пока никто из подчиненных Волкича не знал о его существовании, но мысль о том, что этой тайной придется делиться с ватагой, терзала мозг татя, лишая его сна и покоя.
Едва ли вчерашние висельники захотят идти с ним дальше, узнав о столь верной, и близкой добыче. Они наверняка решат убить своего предводителя, поделить золото и разбежаться.
Это обстоятельство ставило боярина в тупик, разрушало его хитроумный и по-своему стройный замысел побега.
«Должен же быть какой-то выход, — как заклинание повторял он в горячечном бреду, — неужто, в благодарность за все зло, что я совершил, Сатана не поможет мне выбраться из сей передряги?!»
Свершивший кучу смертных грехов, он давно уже отрекся от Бога и не просил его о помощи. В его темной душе жила лишь надежда на ту силу, коей он так верно служил, творя одно злодейство за другим.