По законам женского романа герой, не способный оценить духовную высоту героини, непременно должен оказаться нехорошим человеком. Злым, черствым и жестоким… А если героиня вдруг его полюбила, он виноват еще и в лицемерии.
Не тот, за кого себя выдавал.
А она-то покинула Лондон, бросила изучать язык и помчалась к нему в Париж! А она-то мечтала: “Скорей в Париж! Как могла я так долго пробыть здесь, вдали от него, как могла?!” Она-то писала в дневнике, едва ступив на парижскую землю: “Все мое существо сияет от радости при мысли о том, что я опять там же, где он живет… Сердце замирало от радости”.
Так-так-так!
Вот оно что!
Мсье,
Не будете ли Вы столь любезны назначить день, когда я могла бы приехать в Бусико? Примите, мсье, уверения в самых лучших и искренних моих чувствах.
Мадемуазель,
Если Вам будет удобно зайти в четверг в два часа дня, мы сможем переговорить о Вашем здоровье. Примите заверения в самых лучших и преданных чувствах.
При встрече она от волнения опять не могла смотреть на него. Беседы не получилось. Они говорили о чем угодно, но не о том, что хотела знать Лиза. Она пожаловалась, что хозяйка ее пансиона пустила в дом консерваторку с роялем, и громкая музыка теперь не дает ей заниматься. Он советовал ей сменить квартиру. Он спросил о ее настроении. “Он меня спрашивал об этом! Страдание, острое, как лезвие ножа, охватило меня всю… Несмотря на все самообладание, глухое рыдание вырвалось у меня, и я отвернулась”.
Стиль ее дневника становится невыносимым! Ладно — глухое рыдание. Но лезвие ножа, которое охватывает… Между тем ее брат пишет, что на полях рукописи его сестра уже подсчитывала листаж“ повести”, которую она собиралась отдавать в печать.
Она уходила от него почти счастливая! Ведь он не только прописал ей лекарство (“валериану с нашатырем”), но и сказал, что всегда готов служить ей “нравственной опорой”. Это давало надежду на еще одно свидание с ним. Он проводил ее до дверей.
После посещения Ленселе, которое ничего не решило, Дьяконова (или ее героиня) неожиданно, выражаясь простым языком, “пускается во все тяжкие”. Конечно, в тех пределах, которые могла позволить себе купеческая дочь.
В новом пансионе, куда переселилась Лиза по совету Ленселе, снимала квартиру французская писательница по имени Кларанс. Имя, скорее всего, вымышленное. Уж больно оно “говорящее”. Кларанс — это от “claire”. По-русски “ясность”.
Не первой молодости, хромоножка, Кларанс тем не менее была чрезвычайно живой, привлекательной и очень сексуальной особой. На ее квартире собиралась парижская художественная богема. В основном это были французы и русские.