— Не подумаю, — уперся Глеб. — Отпусти! Брось ничтоже сумняшеся свои приказы! — Откинул он другой ногой одеяло, согнув ее в колене с явным намерением отпихнуть ею Коновала. Тот отпрянул. И вдруг развернулся, как футболист, и со всего маху ударил Антонова сапогом:
— Я тебе покажу, кто из нас ничтожество!
Глеб вскрикнул от боли. В глазах заискрилось. Услышал недовольные возгласы ребят. В палатке уже никто не притворялся спящим: новобранцы глядели во все глаза на происходящую сцену. Может, это и остановило Коновала, который уже изготовился, чтобы пнуть Антонова снова. Он зло выкрикнул, обращаясь к солдатам:
— Ну что уставились?! Не я бы его — он бы меня звезданул. И своего командира ничтожеством обозвал. Да за такое, если доложу по команде, — Коновал показал на корчившегося на нарах Антонова, — он сразу под суд пойдет! Но я не «стукач», не с такими «гусями» справлялся. И запомните, «салажата», есть правило: кто «старика» ослушается и, не дай бог, посягнет на его личность с угрозами или офицерам на него «капать» будет, тому, считайте, крышка!
Коновал вышагивал по проходу взад-вперед, продолжая нравоучительно глаголить притихшим «молодым», какое на первые полгода им отведено место в общей иерархии служивых. И это-де не оговорено никакими уставами, никакими приказами. Такой, мол, путь проходят все, в том числе и он, Коновал, который также «бесправно» начинал свою «лямку тянуть». И не возмущался. Ибо существует закон неписаный: не тот среди их «братвы» старше, у кого лычек на погонах больше, а кто раньше призвался в армию, а значит, и больше испытал на своих плечах «тягот и лишений». И им-де, «молодым», надо безропотно терпеть и ждать своего часа. Терпеть и ждать.
Антонов тем временем постепенно приходил в себя. Боль отступала, а вместо нее в груди начали разгуливаться ветры злости разных скоростей и направлений: и на Коновала, и на себя от сознания своей беспомощности, что не может, как подобает мужчине, ответить обидчику. «Ведь я могу в баранку скрутить этого хлыста, — распалял себя Глеб. — Но почему тогда боязно встать и врезать ему, чтобы не повадно больше было? И другие молчат, не возмущаются… Страшно от его «законов», о которых он тут лепечет? Чушь! Плевать на них — мы в армию пришли, а не в тюрягу какую-то… Стоп! — осадил он себя. — Вот именно, что в армию. А в армии надо уметь подчиняться. Так учили меня военруки в школе, в техникуме. В военкомате майор напутствовал. Подчиняйся командирам! Но какой Коновал командир? — тут же вмешался другой голос в мысленную борьбу Глеба. — Он же временно назначен, покуда присягу не примем. Погоди, погоди, — вдруг осенило Глеба, — а ведь присягу не принял — в солдаты еще не зачислен по-настоящему. С такого еще взятки гладки, так говорили хлопцы, которые уже отслужили свое, провожая его, Глеба, в армию. И о таких гадах, как Коновал, они сказывали. Правда, их немного, они в худших ротах, где не коллектив, а так себе… И только раз уступи такому — всю службу будешь у него под пятой. Нет, я не уступлю, плюну в рожу этому надзирателю!» — убедил себя Глеб и решительно соскочил с нар. Он стоял босым на земле, от которой веяло прохладой, мурашки пробежали по телу. «Не трусь! — подталкивал себя Глеб вперед. — Он же моложе на два года, хотя уже в «старики» записался». Медленно ступая, Глеб двинулся к Коновалу, который развернулся в узком проходе и, увидев направляющегося к нему Антонова, встал как вкопанный, осекшись на полуслове. Его замешательство не ускользнуло от Глеба. Уверенность росла в нем с каждым шагом. Был он ниже Коновала на голову, но коренаст, широк в плечах.