— Нет, вы почему отстали? Почему остановились без моего разрешения?! — орал на Коновала побагровевший Ломакин.
Ефрейтор с недоуменным видом оправдывался:
— Мотор троил, не тянул. Я ведь мигнул фарами, свеча в пятом цилиндре забарахлила, пришлось менять. Вот она! — достал он из кармана куртки почерневшую свечу.
— Да я вам такое устрою!.. — не успокаивался Ломакин.
— Перестаньте, старший лейтенант, — жестко оборвал Ломакина Куцевалов и спросил у понуро стоявшего рядом с Коновалом по стойке «смирно» Ртищева: — Товарищ солдат, вас ефрейтор не обижал? Вы ни о чем не хотите доложить?
— Никак нет, товарищ майор, ефрейтор Коновал только заботится обо мне, помогает… — выдавил из себя Ртищев фразу, которую ему вдалбливал всю дорогу Коновал.
— А рядовой Антонов утверждает, что ефрейтор измывается над вами. Рядовой Антонов, идите сюда!
Антонов, топтавшийся в сторонке, тут же подбежал. Коновал в это время возмущался:
— Наговаривает он! Нет, это ж надо такое придумать… Да я как брата родного его пестую! Скажи, Шура, — подтолкнул Ртищева Коновал.
— Так точно, товарищ майор. Ефрейтор Коновал только заботится обо мне, помогает… — опять заученно промямлил Шурка, отводя взгляд от Глеба.
— А вы что скажете? — спросил Куцевалов Антонова, испытующе глядя на него.
Только тут Глеб понял, что попался Мацаю и Коновалу на удочку. Доказывать сейчас что-то, призывать Шурку к честности не имело смысла: Коновал, видно, здорово Ртищеву мозги запудрил. Ни за что тот не подтвердит, не скажет правды. Глеб только в еще более дурацком положении окажется. И от своей беспомощности как-то все изменить, выйти достойно из неловкой ситуации все внутри у него наполнилось горечью, а лицо под стекающими дождевыми каплями стало пунцовым. Антонов не нашел ничего лучшего, как ответить:
— Не знаю, что сказать, товарищ майор. Бес меня попутал. Пошутил я ничтоже сумняшеся.
— Тогда лечиться вам надо! — разозлился Куцевалов и, бросив Ломакину: — Разберитесь здесь… — политработник широким шагом направился к машине с радиостанцией, возмущаясь про себя. Потом он понял, что это была первая его ошибка. Но сжатое в напряжении время, сложная обстановка не позволяли ему правильно осмыслить, оценить случившееся и до конца все выяснить. Поговори он с Антоновым и Ртищевым, другими солдатами-водителями наедине, как это после сделал полковник Ильин, возможно, Куцевалов бы понял, насколько глубоко зашли в тупик отношения солдат в автороте, и принял бы меры.
А пока Антонов влип. Так влип! Получил накачку от старшего лейтенанта Ломакина. И прапорщик Березняк бросил упрек: «Худое дело, хлопец, товарища оговаривать». Глеб не знал, куда себя деть, к кому сунуться, чтобы отвести душу. С быстротой молнии, от машины к машине, пролетел меж солдатами слух о переполохе, раздутом по наговору Глеба. Люди осуждали его. Больше всех разорялись Мацай и Коновал, которые презрительно цедили о Глебе, кривя губы: «Стукач». Даже добродушный Петр Турчин и тот высказал Антонову неодобрительно: