После приказа (Волошин) - страница 8

Плотный, мощный бригадир был безмерно добр и сентиментален. Рассказывали, что он еще в первом классе влюбился в свою будущую жену и с тех пор если смотрел на других женщин, то только для того, чтобы лишний раз убедиться, что его жена лучше. Очень он любил сына. Беспокоился, чтобы вырос из него добрый хлопец, а не подонок, которых истово ненавидел. Ради этого вечерами после смены отправлялся дежурить в штаб народной дружины…

Мерно гудели двигатели самолета. За иллюминаторами — безбрежное белое поле.

«Нет, в жизни, видно, не только надо не уступать дурному, — думал Глеб, — но и не молчать, говорить о нем прямо и открыто, воевать против него». Теперь он это понял. А если бы чуть раньше? Смог бы помочь рядовому Шурке Ртищеву?.. Ведь сам же он, Глеб, его уговорил не идти к прапорщику Березняку, чтобы не посчитали Шурку ябедой! И могло тогда все быть иначе…

«Эх, Шурка, Шурка, дорогой же ценой познали мы, что есть настоящее солдатское братство…» — вздыхал младший сержант Глеб Антонов, и память его невольно понесла, окунула в недавнее прошлое, словно закружила его на стремнине горная река.

— Тяжелая штука быть солдатом, — проговорил Шура Ртищев. Глубокий вздох вырвался из недр байкового одеяла.

— Тяжелая, — отозвался Антонов.

В палатке стояла жуткая темень; прямо над Глебом мерно лупили по брезенту как будто в одну и ту же точку крупные капли. «Продырявят его и начнут бить по темечку, — подумал он, припоминая, в какой стране — в Китае или в Японии — практиковалась такая пытка: провинившегося привязывали к столбу, и на его голову методично капала вода до тех пор, пока тот не сходил с ума. — А-а, не все ли равно, в какой стране», — отмахнулся от назойливой мысли и натянул одеяло на голову.

Вспомнилось утро, когда их с пыльной железнодорожной станции на открытых грузовиках привезли в учебный центр. Стояла золотая пора осени, яркое солнце играло лучами на листьях деревьев, на пожелтевшей траве. Каким родным привиделся ему кривой, разлапистый тополек у одной из палаток! Нижняя его ветвь протянулась к откинутому пологу. Глеб вошел в палатку и, не задумываясь, бросил на лежак матрац и сам уселся на него с радостным возгласом: «Это ж надо — вроде бы высокогорье, как у нас, на Дону!..»

А вечером налетели тучи и хлынул ливень. Вскоре он перестал. Но теперь монотонно капает с ветки, бухает по брезенту, отдаваясь в голове.

— Антоныч, никак уснул? — услышал он снова голос Ртищева. — А мне не спится что-то. Нога горит, натер, поди, портянкой. Не заметил, как.

Кто-то в темноте хихикнул: