– Ну, конечно! Всегда! Ну кто тебя станет причесывать утром? В школу провожать? Кстати, Матрена Архиповна, вы с соседями как? Нормально? Может, будут возить и наших? Детям надо учиться. До каникул больше месяца. Раньше отец возил их в школу. А что теперь? Неужели им придется вставать затемно и ездить на автобусе?
– И в голову не бери! – отрезала Матрена Архиповна. – Я-то за семь километров в школу ходила! Пешком! И за счастье почитала! Серега уже большой. Хватит дитем быть. Кончилась манная кашка, которую прямо в рот клали. Ну-ка, давайте-ка спать. Ночь на дворе. Утро вечера мудренее.
…Когда уснула Эля, Жанна и Матрена Архиповна сели в гостиной друг против друга. Разве могли они уснуть? Жанна понимала, что если сейчас кто-то и вытянет семью, то это будет Матрена Архиповна. Вот у кого характер! И кого надо слушать! Человек жизнь прожил, и жизнь непростую.
– Матрена Архиповна, а вы верите, что Сергей мог убить?
– Сергей-то? Не знаю. Правильно говорят: чужая душа потемки. Я дочку свою знаю. Слышала не раз: как, мол, у вас такое родилось? А очень запросто. Родила я поздно, к сорока годам. Все жили со своим Федором и думали, будто моя в том вина, что детей у нас нет. Надорвалась на хозяйстве-то. Так и шло: хозяйство, две коровы, поросенок, огород… И так бы тому и быть, да приехал к нам в поселок журналист из Москвы. Помоложе меня годами, и мужчина из себя видный. Пил только здорово. Ну, мне-то все это к чему? На ферме я работала. А он, вишь, про доярок задумал писать. О передовиках производства, значит. А уж в работе мало кто за мной угонится, скажу не хвалясь. И сама не понимаю, как оно все вышло. Кто ж без греха? Ну, задумал он про меня писать. Слово за слово, да и столковались мы с ним. Взаимная, значит, симпатия. И было-то оно всего два раза, а я и понесла. Кто ж знал? Оказалось, что это Федор мой с червоточиной. А я Марию родила. Журналист мой, само собой, как написал свою статью, так и скрылся. Да мне он и ни к чему был. Пустяшный человек. Одна беда: ничегошеньки о нем толком так и не знаю. Где он живет, кто родня, какие они из себя. Мы-то крепкие, деревенские. Здоровьем бог не обделил. Да тебе, дочка, интересно ли? Марии-то уже на свете нет.
– Интересно, – сказала Жанна, терпеливо дожидаясь, когда же начнется про Сабурова.
– Так почему ж я о Марии-то? Потому как она подрастать стала, и поняла я: чужая. Ну, совсем чужая! Ни по грибы, ни с девками на речку. Уткнется в книжку и сидит. Потом бумагу стала марать. А там и в клуб подалась. На гитаре, значит, учиться. И вспомнила я про своего журналиста. Не из рода, значит, а в род. Потом стала я замечать, что дочка нервная очень уж. Ну, слова поперек не скажи! И вся с какими-то вывертами. Прям не деревенская. Когда она в Москву подалась, я вздохнула с облегчением: там ей и место. Переживала поначалу, а когда она замуж-то вышла за Сергея, опять-таки вздохнула с облегчением. Если бы она Владьку сумела уломать, быть беде. Травилась она из-за него.