Он молча покачал головой. Эта Зоя снова всхлипнула:
– Ты сказал: «Не головёшки, а головешки». Ты всегда был шутником. Мы так и стали звать их: Головешки.
– Да? Не очень-то это хорошо звучит, – жалко усмехнулся он.
– Но я никогда с тобой не спорила, Ванечка. Я любила тебя со школы. Мы учились в одном классе… Ты помнишь?
– Нет.
Так было почти каждый день. «Ты помнишь?» – «Нет». Какая-то игра, которую и он, и эта Зоя приняли охотно. Он послушно листал альбомы с фотографиями, говорил свое «нет» и думал только о том человеке, которого должен найти и наказать. То, что он никому никогда не прощал насилия над своей личностью, помнил совершенно точно.
– А это твоя мать… Ванечка, ты помнишь?
– Такая молодая? – удивился он. – Она, должно быть, еще жива?
Неудачно сказал. Зоя снова зажала рот ладошкой, схватила в нее сдавленный всхлип, удержала. Потом сказала:
– Вы последнее время с ней не очень-то ладили, но она придет.
И в самом деле женщина, которая не выглядела на свои пятьдесят два, пришла к нему, и не один раз. И не одна. С каким-то мужчиной.
– Это мой отец? – спросил он, и женщина отчего-то здорово разозлилась.
Ушла она быстро, и он спросил у этой Зои:
– Что-то не так? Отчего она обиделась?
– Ой, Ванечка, я уж и не знаю, надо ли тебе говорить? Может, не помнишь и не надо?
– Где мой отец? – спросил он.
Эта Зоя замялась:
– Ну, ты понимаешь… В общем, это грустная история. Ты сам ее раскопал недавно, мать-то всей правды не говорила. Но ты добился. Ты ж следователь. Всегда хотел все про всех знать… Неужели не помнишь?
– Нет.
– В общем, ее изнасиловали в шестнадцать лет. В семнадцать она родила. Вот потому такая молодая у тебя мать.
– Что-о?!
– Ты только, Ванечка, не волнуйся, – засуетилась эта Зоя. Заговорила сбивчиво, путано, он еле улавливал суть. – Я знала, что ты будешь волноваться. Ты сам рассказал мне недавно эту историю и отчего-то здорово волновался. В общем, за год до твоего рождения к нам в город приехали иностранцы. Строители. Жили в городе лет десять, я их смутно, но еще помню. Болгары это, конечно, не американцы, не немцы какие-нибудь, но все равно – иностранцы. Мы иностранцев-то в глаза раньше не видали. Они строили у нас в городе новый микрорайон, ну, и все наши женщины, конечно, стали возле этих болгар крутиться. Мама твоя еще школьницей была. Никто толком и не знает, что в тот день произошло. Девочки, ее подружки, на танцы в болгарский городок бегали. Там, говорят, весело было. Ну и Инна Александровна, тогда еще Инночка, с ними увязалась. После танцев на нее и напал здоровенный мужик. Болгарин немолодой. Может, и не напал, а сама захотела. Говорят, выпили они немного после танцев, а мама твоя так впервые в жизни… Сразу-то она в милицию не заявила, да и потом… – Зоя глубоко вздохнула. – А у того болгарина жена, двое детей. И как ни крути – иностранец. В общем, потом уже поздно было заявлять, да и мать твоя сразу не сообразила, что же такое с ней произошло. Времена-то тогда какие были, помнишь? Слово «секс» говорили шепотом да на ушко. Что мы об этом знали? Ничего. Да что ты помнишь!