В девять часов вечера откуда-то с верхнего конца лесенки ударил свет электрического фонарика. Надо было выступать! Среди ночи, по этим залитым водой колеям, под черным небом, доходившим до земли. Мы должны были преследовать отступавшего неприятеля и занять до рассвета один большой колхоз, находившийся восточнее.
Никто из нас даже не различал соседа на марше. Мы вслепую двигались в воде.
Но самое худшее — это был гололед. Под талой водой простирался ужасный ледяной каток. То и дело кто-нибудь скользил и падал. Как и другие, я тоже плюхнулся со своим пулеметом, потом еще раз опрокинулся уже на спину, сполна глотнув водной дороги. Мы промокли до нитки.
Мы барахтались в таком потопе и в такой тьме, что перешли речку Самару, пробираясь поверх льда, растянувшись в ширину на двадцать пять метров, и ни один солдат не заметил, что он пересек водную преграду, реку! К половине второго ночи мы наконец подошли к колхозу. С десяток крупных дохлых лошадей лежали на сугробах подтаявшего снега. Не было видно ни одного обитаемого места, кроме трех конюшен, совсем маленьких и забитых навозом.
* * *
Человек сорок из нас вошли в одну из них. Из обломков ларя для отрубей мы разожгли костер. Когда он разгорелся, я поспешил подвесить на палке над пламенем мои кальсоны и рубашку. С моей привычной неловкостью я сделал это так хорошо, что мое белье внезапно вспыхнуло, великолепно осветив конюшню. До конца зимнего наступления мне пришлось воевать в одной гимнастерке и в старых потертых штанах.
Запах навоза был нашей единственной пищей до следующего вечера. Колхоз этот был довольно мрачный. Обследуя насыпь, спускавшуюся к Самаре, я увидел тело на таявшем снегу. Я спустился, и ужас охватил меня, когда я увидел молодого немца, которому красные с особым садизмом отпилили обе ноги на уровне колен. Операция была выполнена, несомненно, профессионалом с помощью пилы дровосека. Этот несчастный немец входил в состав разведгруппы, исчезнувшей два дня назад. Было видно, что после расправы он еще полз метров пятнадцать с той отчаянной волей молодых, которые не хотят умирать…
* * *
Мороз ударил вновь так же внезапно, как и оттепель. За одну ночь температура опустилась до двадцати градусов ниже нуля. На следующий день Самара вновь замерзла. Дорога вдоль долины превратилась в ужасный каток.
Трупы русских, плававшие в воде два дня назад, теперь вмерзли в лед, из которого торчали то чья-то рука, то сапог, то голова…
Проезжавшие сани понемногу выравнивали эти препятствия, состругивая носы, щеки, торчавшие как опилки изо льда. Через несколько дней все было выровнено: только полуруки-полулица просматривались на уровне льда, как чудовищные рыбы у стекол аквариума.