Под Громовой Балкой, как и везде, не было сплошной линии фронта. Слева от нас на семь километров простиралась нейтральная зона. Справа, в трех километрах, в маленькой деревне расположились дружественные нам войска СС.
Русские держали большую часть своих сил в нескольких километрах восточнее, но их передовые посты были совсем близко от нас, в стогах сена, которые поднимали в степи свои белые вершины, похожие на соски.
Поскольку станица Громовая Балка была расположена в небольшой впадине, мы заняли позицию наверху, на гребне. Земля была твердая как гранит, и окопаться было невозможно, но зато мы обложились огромными глыбами смерзшегося снега, вырубленными с помощью топора.
На случай возможного отступления вблизи изб были развернуты запасные позиции. Наши добровольцы в основном вырывали их в кучах навоза с соломой, что было намного легче сделать. Это преподнесло нам неожиданный приятный сюрприз, когда наши солдаты откопали два ящика французского коньяка, в спешке отступления закопанные русскими. Увы, это было единственное утешение, так как нашим солдатам суждено было провести в Громовой Балке дни настоящего ада.
Чтобы разместиться, у нас было всего лишь по две-три избы на роту. Почти все стекла домов были выбиты в то время, когда мы прибыли в станицу. Большевики по своему обычаю вырезали весь скот. Трупы скотины лежали внутри и на порогах избушек. Одна молодь, умирая, упала, свесившись поперек одного из двух окон, загородив его на три четверти. Две другие лошади лежали мертвые в конюшне.
Враг подстерегал нас день и ночь, и половина личного состава должна была постоянно находиться в карауле в снегах. Из-за холода роты сменялись по половине состава каждые два часа.
Таким образом, в течение этих десяти дней наши солдаты не могли спать более полутора часов подряд. Надо было будить их за четверть часа до караула. По возвращении они теряли еще четверть, чтобы обустроиться и улечься для сна. Впрочем, если более половины солдат еще могли отдохнуть одновременно, то все равно невозможно было втиснуть их в единственную комнатушку этих соломенных избушек разом, настолько они были тесными. Двадцать пять человек, которые спускались к нам с позиций на два часа отдыха, не могли даже разлечься на полу. Они должны были отдыхать стоя или на корточках. Холод постоянно пронизывал помещения сквозь разбитые окна, их не удалось как следует закрыть.
Я сам со своей разбитой ступней мог примоститься и лечь только на каком-то верстаке у стены высотой с метр. И вот с этого насеста я день и ночь, заиндевелый и беспомощный, наблюдал пробуждение и возвращение моих горемычных товарищей.