— Вы… пить? Выпить?! Алина. Ты что, сказала чужому человеку про… мою беременность? Которую даже я сама… даже я…
— Она не чужая, мам. Маруся — своя… совсем своя.
Кот Пиксель издалека осмотрел гостью и удалился в сторону миски.
Ирма, покинув прихожую, шумно возилась в кабинете, демонстративно перебирая деловые пустяки с места на место: ноутбук, планшет, стопку бумаг… Неловко задела, уронила папку — белые листы разлетелись веером.
Черт! Да они с ума посходили!
— Это Котика девушка, — пояснила Алина, появляясь в дверном проеме. — Деревенские традиции попроще наших. Вот Маруся и приехала. Мне это нравится, мам.
Ирма, неловкая, постанывая от тупой боли в спине, собирала бумаги — и рассыпала их еще раз. Медленно разогнулась и уставилась дочери не в глаза — в переносицу.
— Котика — что?
— Баба я Димкина, — сказала Маруся, воздвигаясь за Алинкой, и Ирме показалось, что бесцеремонная, наглая деревенская тетка заслонила весь свет и выдышала весь ее, Ирмин, воздух в ее, Ирминой, квартире, с величайшим трудом выцарапанной в процессе развода из Коли Панченко.
— Вот — это? — Ирма постаралась как можно обиднее произнести краткую фразу, и у нее получилось. — Это — с Котиком? Дима… он… Алина, детка, дай женщине денег на такси, и пусть она немедленно едет к себе на станцию Строитель в Мытищи, или откуда она там. И чтобы ноги ее не было в нашей квартире.
— Мама, ты говоришь, как городской… сноб! Как расист! А она видела, как пробудился дракон, мама! И как Мастер Войны поднимал свою корабль из болота! Мой Мастер!
— Мастер, — выдохнула Ирма, сжимая кулаки. — Ваза. Воительница!
— А ты, Ирина Викторовна, не гневайся, тебе не полезно, — медленно выговорила Маруся, и в воздухе запахло грозой. — И не жадничай. У тебя тоже, как-никак, свой мужик есть, а Димку уж можно и отпустить.
Неизвестно, что вынесло Ирму больше — «тоже», с протяжным круглым «о» или добавочка в виде запростецкого «как-никак», которую она сама не желала применять даже к своему теперешнему неопределенному социальному статусу…
«Встречаются».
Как-никак.
Деревенская дылда выдала лучшее определение того, что происходило с Ирмой.
— Вон, — железно сказала женщина.
— Мама!
— Во-он…
— Ах так? Ну, мы и сами уйдем, мама! А между прочим, могли бы объединиться, и вместе…
Маруся подбоченилась.
— Я-то уйду. Уйду, мужика своего искать. Своего! — повторила она бронебойно. — А что ты виды на него имела, я уж поняла! Мужик-то хороший. Молодой!
Молодой — это слово напоследок резануло по живому, и Ирма, потерявшая остатки самообладания, взвизгнула и запустила бумагами в вазу, которая даже не покачнулась, и закричала, яростно вбивая утепленные пятки в паркетные плашки, что-то на тему деревенских нахалок и излишнего веса.