Я знала, что должна сейчас сделать, но решиться было не просто. За последние несколько дней Алан стал не просто хорошим знакомым, а кем-то очень близким — тем, кому не хочешь причинять боль, кем не смеешь манипулировать. Всё внутри меня протестовало, только другого выхода я, правда, не видела. Он, наверное, никогда не поймёт и не простит, зато будет жить.
Войнич с тревогой вглядывался в мои глаза, не выпуская руку из своей ладони.
— Мы её обязательно найдём, — шепнул он уверенно, — обязательно!
А я вдруг осознала что, возможно, вижу его в последний раз. Стало горько.
— Не надо, — приложила палец к его губам и на несколько секунд позволила себе утонуть в серых глазах. Затем шепнула: — Прости!
— За что? — не понял он.
— За это, — прощаясь, легко коснулась губами его губ и посмотрела в глаза уже совсем с другими намерениями.
Больно было видеть, как его взор наполняет безразличие. По щекам снова текли слёзы, когда я повторяла:
— Сейчас ты уснёшь. Проснёшься отдохнувшим и спокойным. Если со мной что-то случится, тебе не будет больно, потому что смерти нет. Жизнь вечна. Помни об этом. Мы обязательно встретимся там, за чертой, и всё будет хорошо.
Я действительно в это верила. Хотела верить. Надеюсь, в другой — лучшей жизни у нас что-нибудь сложится. А здесь и сейчас это просто нереально. Ну не смогу я просыпаться рядом с ним по утрам и каждый раз бояться увидеть тот взгляд: сравнивающий, выискивающий малейшее сходство с отцом, полный неприязни и отвращения.
Когда я, наконец, вышла из квартиры, до окончания назначенного Игроком срока оставалось сорок минут. Следовало поторопиться.
Чтобы не опоздать, пришлось вызвать такси. Меня всё ещё потряхивало от мощного выплеска энергии. Настолько мощного, что теперь всё тело казалось невесомым, в ушах звенело, а голова кружилась от слабости, словно после долгого глубокого транса. Только теперь поняла, как много сил затратила на Громова. Это плохо. На противостояние Игроку оставшейся энергии может просто не хватить!
Такси остановилось на окраине Лесогорска. Здесь не было многоэтажных домов только частные, в основном не жилые. Люди покидали провинциальный посёлок в поисках более выгодных рабочих мест и лучшей доли.
Дом, куда мне предстояло войти, тоже пустовал. Об этом свидетельствовали заколоченные окна. Медленно подошла к зелёным воротам. Краска местами облупилась, её давно не обновляли. Калитка была слегка приоткрыта. Входная дверь дома тоже подалась без труда — меня здесь явно ждали.
На несколько секунд замерла в проёме, вглядываясь в полумрак прихожей. В голове отчаянно билась мысль: «Что я здесь делаю?!». Одна, почти обессилившая, бесполезная. Разве я смогу что-то предпринять в таком состоянии?! Возмущалась бессмысленностью бабушкиного поступка, а сама сейчас делаю тоже самое! Ощущение безысходности буквально пригнуло к земле, точь-в-точь как неделю назад, когда мне принесли букет с запиской.