И девушка понеслась по улице вдоль домов и хижин с развевающимися красными стягами и транспарантами.
* * *
Сознание возвращалось неохотно и никак не прояснялось, глаза резало, виски налились раскаленным свинцом, в затылке жгло, будто спицу вонзили. С медленным возвращением к жизни начала ощущаться боль правой щеки и горячая струйка под носом.
Николай встрепенулся, но от боли в голове застонал. И сразу услышал немецкую речь. Отдельные реплики, из которых чекист, изучавший в академии язык потенциального врага, понял, что все очень плохо. У фрицев и у него, лейтенанта Синцова, взятого контуженным в плен. Он опустил голову и сначала заметил бурое, уже залепленное песком пятно на бедре, а затем почувствовал резь. Невыносимую и жгучую. Осколок. Явно засел осколок от той гранаты, подкинутой немцами.
Толчок в спину. Грубый и бесцеремонный. А чего с ним церемониться, если он враг? Самый главный и ненавистный враг этим диверсантам. Как и они для него! Это он положил треть десантников СС, это он изрядно задержал их рейд, навлек беду на всю операцию и, возможно, уже сообщил на Большую землю о противнике.
Мютц, командир группы диверсантов, пересилил себя, чтобы не застрелить этого русского офицера на месте. Раненый помощник вовремя остановил его, предложив допросить пленного и использовать его в качестве проводника.
Чекист пришел в себя и застонал. Мютц приблизился к нему и обомлел, услышав поначалу тихий, затем все более громкий и уверенный голос офицера НКВД.
Он пел. Разбитыми губами, пересохшим горлом и еле ворочавшимся языком, но пел. Будто гимн своей отчизны перед приближающейся смертью:
Орленок, орленок, взлети выше солнца
И степи с высот огляди.
Навеки умолкли веселые хлопцы,
В живых я остался один.
Орленок, орленок, блесни опереньем,
Собою затми белый свет.
Не хочется думать о смерти, поверь мне,
В шестнадцать мальчишеских лет.
Орленок, орленок, гремучей гранатой
От сопки врагов отмело.
Меня называют орленком в отряде,
Враги называют орлом.
Орленок, орленок, мой верный товарищ,
Ты видишь, что я уцелел.
Лети на станицу, родимой расскажешь,
Как сына вели на расстрел.
— Заткните ему пасть! — не выдержал Мютц, сжав кулаки. — Певец нашелся. Виль, развяжи ему язык, пусть расскажет, откуда, кто и где основные силы НКВД и пограничников.
— Так точно, герр капитан! Я и без приказа готов вырвать этой свинье кишки, — возбужденно и злорадно отозвался ведущий пленного солдат с перебинтованной рукой. — Я ему сейчас напомню о моих погибших парнях и срыве операции.
— Вильгельм! — гаркнул Мютц, скривившись. — Я не просил пока убивать его. Не переусердствуй там. И напоминаю всем, что операция еще продолжается, никакого срыва нет, мы выйдем из этой чертовой пустыни ночью, незаметно для авиации противника и его конных нарядов. Вон уже аул, там передохнем и с новыми силами в путь. Вперед, бойцы! Фюрер ждет от нас исполнения поставленной задачи.