- Не справилась… - произнес барон, неожиданно оказавшийся за моей спиной. - Помочь?
Его рука опустилась на ноющее плечо, от страха и боли я отпрянула в сторону:
- Не нааа-до!
Но он вернул меня обратно, резко дернув на себя:
- Ужин стынет, а ждать еще я не намерен.
- Так не ждите… - прижала рубашку к груди, расправляя так, чтобы голого тела видно не было. Обернулась. - Ступайте себе.
- Одному скучно. А ты раздетой за стол не сядешь.
От такого заявления щеки заалели, а барон погасил свечу и в кромешной тьме рубашку потянул на себя.
- Что…? - оставшись без прикрытия, схватила шкуру, но барон со смешком и ее у меня отобрал. - Что вы делаете?
- Я ускоряю твое облачение.
Повернулась спиной, грудь руками закрыла, возмутилась с укором:
- Но вы видите в темноте!
- Чего я в темноте только ни видел.
- Так это вы… чего только ни видели! То есть… я хочу сказать…
- Так и не возникай, - отрезал он. - Одевайся.
Быстро помог одеться, затем сказал, что под кроватью тапки меховые и вышел. Накинув шкуру на плечи, пошла за ним, медленно стараясь не шипеть от боли на каждом шагу. Вхожу в кухню, на столе мясо жаренное и домашние колбасы и картошка с фасолью, барон неспешно расправляется с едой. Даже грациозно как-то, с вилкой и обычным кухонным ножом.
- Доковыляла? - хмыкает оборотень и придвигает ко мне тарелку. - Садись. Ешь.
- Зачем?
- Голодные обмороки ни к чему.
Тут он прав, есть хочется, в животе урчит, и в то же время боязно. Согласился барон с моим предложением или нет? А если нет, тогда зачем меня перед смертью кормить?
- Но что вы решили? - спросила, медленно-медленно присаживаясь рядом.
- Ешь.
Больше не спорила, набрала себе картошки, к ней мяса, потянулась за хлебом. Барон движение заметил, блюдо с кусками подвинул.
- Спасибо.
Кивнул, указал рукой на молоко в крынке, которое ближе ко мне стоит. Других пояснений не потребовалось, поднялась за чашками, что на полке стоят.
- Ты куда? Так дай.
- Из чашек удобнее, я и себе налью.
- Сядь! - разозлился. - Тебя только за смертью посылать.
Сам встал, выбрал чашки, со стуком их поставил на стол, затем разлил в них молоко так, что часть расплескалась.
- Бери.
Пока ели старалась помалкивать и глаз не поднимать, вдруг озвереет. За столом он теперь уже был быстрым, резким и каким-то громким. Слова не сказал, чтобы нарушить молчание, и все равно громкий.
Когда я ложку отложила, он щедро накладывал себе вторую порцию.
- Поела? - спросил, отрезая большой кусок колбасы.
Как по мне, так с таким аппетитом волчьим, лучше бы не мелочился, сразу все колечко сцапал и вместо небольшой тарелки картошки весь казанок взял.