Иногда можно быть настолько довольным жизнью и счастливым, что просто растворяешься в окружающем пространстве и становишься незаметным. Так и будешь жить, непотревоженный гадостями жизни. Тихое счастье ничтожно, я знаю. Ты приспособился к жизни и, как маленькая водоросль, слегка колышешься от ее течения. Высокомерные люди называют такое существование «вегетированием», они презирают любого, кто так живет. А по сути, так живет довольно много человеческих созданий, и никого это особо не удивляет.
Бай Весел был именно таким человеком, трепетной морской водорослью. Уж не знаю, был ли он счастлив и доволен, но если судить по его жизни, кажется, был. Я на его месте был бы счастлив.
Существовал ли он на самом деле или был призраком, лишь время от времени мелькающим там-в-углу-двора, пока я бродил по аллеям Больницы? Существовал ли он, когда я принимал пучеглазых шизофреников в приемной или сидел за компьютером и перебирал по косточкам свою злополучную жизнь? Знал ли я что-нибудь о нем?
Нет. Я даже серьезно о нем не задумывался. Бай Весел жил независимо от меня, в двухстах метрах, незаметный, как старая, заросшая травой могила.
Он был сторожем маленького монастыря за больничным двором.
Я бы вообще не стал рассказывать о бай Веселе, о его тихой, размеренной жизни, грустной и одинокой, как жизнь какой-нибудь букашки, если бы я не говорил о нем с Мишкой — моим другом из мужского отделения. Мишка был юношей на девятнадцатом году и страдал умственной отсталостью. Хотя по развитию он был не ниже, чем любой из работающих в Больнице санитаров. Но это ничего не значило.
Мишка был шустрым парнем с маленькой головой и живыми глазами. Его все смешило, глаза постоянно шныряли по сторонам, а приятное, некрупное лицо в прыщиках было таким подвижным, что напоминало мышиную мордочку.
Мишка был любимцем санитаров — бездомная душа, у которого не было никаких родственников. Так что он жил в Больнице в ожидании, что его примут в какой-нибудь интернат для умственно отсталых. Но ему только недавно исполнилось 18, поэтому, чтобы попасть в такой дом, надо было ждать. Иногда приходилось ждать долго. Пока исполнится 23. Или 32.
И Мишка ждал у нас, а пока ждал, помогал сестрам, больным, санитарам, врачам и, как оказалось, бай Веселу.
Сегодня Мишка меня удивил. Я что-то писал за столом и вдруг — хлоп.
— Доктор Терзийски, — хлопнул по моей спине Мишка, и я подскочил от неожиданности. Мои нервы напряглись до предела, я почти впал в предынфарктное состояние. В любой момент я мог отдать концы — посинеть и свалиться с пеной на губах. И дать повод разным больничным некрофилам-сплетникам укоризненно качать головой, причитая: «Ох, такой молодой и… все! Ужас, кошмар, но ведь не щадил же себя, сам виноват — и курил, и пил, и женщин стороной не обходил».