Я дернул Васила еще сильнее и быстрым движением заломил ему руку за спину. Затрещали кости. Васил неистово заревел. Я стал его толкать и меньше, чем за три минуты, смог стащить с третьего этажа большого мрачного здания к машине скорой помощи.
Я впихнул его в скорую. Скорую. Которая должна была вернуть его в район Курило на шесть месяцев принудительного лечения. По дороге больной выл. А я глухо рычал.
— Тихо. Тихо. Тихо. — Так рычал я ему на ухо. И мне хотелось, чтобы нас обоих разорвало на месте. И все бы кончилось.
Как бы то ни было. Когда мы доехали до корпуса, Васил успокоился. Так, как успокаиваются животные, когда сдадутся. Вот и он угомонился. И я тоже. Мы ехали к мрачной, огромной Больнице, которая нас ждала.
На этом деле я заработал пятьдесят левов. И теперь собирался их отчаянно пропить с моей Ив. И забыть про все.
Шли дни, ночи иногда тянулись, а иногда безумно проносились перед нашим взором.
С вами случалось когда-нибудь такое, что вы шли через лес, где-то вдали от города, и вдруг среди солнечных полянок и зарослей, перед вами возникала железнодорожная линия? И вы замирали перед ней в удивлении. Слышался гул приближающегося поезда, вот он появлялся и с ревом проносился в метре от вас, да так быстро, что перехватывало дух. А потом снова воцарялись обычные звуки: шумели растущие травы, беспокойные букашки спешили по своим делам. Так прогремели мимо нас с Ив ночи, в которые мы были вместе. Не могу сказать, что все было очень романтично. Мы хорошенько выпивали, занимались сексом, пока не валились без сил и засыпали, чтоб через миг проснуться и в еще большем дурмане бежать на работу, вместе. Так проходили те ночи, в которые я сбегал из дома и приносил чувство вины в квартиру Ив. Другие же, в которые я оставался у своей милой, нежной и отчаявшейся супруги, тянулись бесконечно долго.
Мы с Ив продолжали ото всех прятаться, но уже меньше.
В то утро я сидел и что-то важное писал. Что это было? Даже сам я не смог бы разобрать, что пишу, потому что так согнулся над столом перед компьютером и закрыл текст своим телом, что, войди кто-нибудь, все равно не смог бы прочитать ни слова из написанного.
Да, я писал нечто важное. Все начиналось, как стихотворение. Потом я стер наивные и слишком пафосные строки и продолжил немного сдержанней: я начал писать письмо своей жене, но потом это занятие показалось мне чем-то стыдным и излишним — зачем писать, какая польза от моих сердечных оправданий? Я рушил всю ее жизнь, причем не бессознательно и внезапно (как, если бы я умер, и это бы случилось быстрей и безболезненней), а каждый день, с постоянством палача. Сейчас же, ко всему прочему, мне вдруг захотелось написать ей письмо, письмо с объяснениями.