— Я сам займусь ее воспитанием. У меня практика в этом деле хорошая.
И он, сняв широкий кожаный ремень, размахнулся и сильно ударил им девушку.
Зита, вскрикнув, отскочила, как раненая газель.
Индира со стоном откинулась на спинку кресла и с криком: «Не троньте ее, не троньте!» — уронила голову на грудь и потеряла сознание.
Ранджит с садистским упоением наносил удары.
Зита, заслонив голову руками, уклонялась от ударов, насколько это было возможно.
— Бабушка, спасите меня! — кричала Зита. Сердце ее, казалось, вот-вот выскочит из груди. Сари на Зите лопнуло в нескольких местах. Ей казалось, что еще немного — и она умрет. Да, она умрет. Лучше умереть, чем жить среди таких в самом деле мерзавцев, как ее тетка с братцем.
Вдруг Зита перестала плакать и кричать. Она остановилась. Опустила руки. Не защищалась.
Ранджит было замахнулся, чтобы вновь нанести ей удар, но застыл от неожиданности. Затем медленно опустил руку. Золоченая застежка ремня звонко ударилась об пол.
— А ты, старая, знай: воспитание девчонки я должен продолжить, — обратился он к Индире.
Индира, с трудом придя в себя после того, как Бадринатх дал ей понюхать мускуса и сбрызнул лицо розовой водой, хрипло произнесла:
— Не тронь ее, Ранджит. Не тронь! Поди прочь!
Она подъехала к Зите.
— Не плачь, милая, не плачь.
Зита не плакала.
Мы бедны, — говорят кашмирцы, — но у нас есть те три вещи, которые, по старинной пословице, облегчают печаль сердца: чистая вода, зеленая трава и прекрасные женщины.
Нищие калеки, нахальные мальчишки, грязные цыганские девочки с правильными красивыми личиками и большими глазами тесной толпой обступали случайно остановившиеся машины.
— Тростник! Сахарный тростник! Свежий сок! Прохладный сок! — выкрикивал мальчишка лет семи с измазанной мордашкой.
— Кока-кола! Орандж! Кому орандж?
— У меня манго-альфонсо! Только у меня альфонсо! — раздавались мальчишеские дискант и фальцет.
Солнце заливало небольшую грязную площадь окружного рынка.
Гита шла между лотками с фруктами своей свободной и легкой походкой.
Все бурлило вокруг, мелькало разноцветными пятнами и до краев было налито жизнью. Суета и нищета — рядом с простотой и величием.
Великолепные пальмы, леса, озера, горы — и узкие улочки с вонью и грязью.
Гита подошла поближе к фокусникам с дрессированным медведем и обезьянами.
Она оценивающе, как профессионал, несколько минут понаблюдала за их «священнодействиями» и, круто повернувшись, пошла по направлению к своему дому.
Уже несколько дней она не встречала Раку. Он, говорят заболел. Надо бы его проведать, но Гите было лень. Да и хотелось просто поболтаться и предаться безделью.