«Рыси любят такие глушняки», — опасливо оглянулся по сторонам Ванюшка.
Чак с Дружком тоже присмирели. Забежав немного вперед, принюхиваются, крутят головами, навострив уши.
Тихо в бору. Птицы и те не лезут в эти безрадостные дебри. Один трудяга дятел точно пешней лед долбит, глухо и монотонно колотит носом по сырой лесине.
След в папоротнике привел Ванюшку к двум соснам, вставшим на краю прогала. Нижние мертвые сучья их скрестились на высоте груди. Ванюшка нагнулся, чтобы нырнуть под них, но его опередил Чак. Пропуская собаку, командор посторонился, и в этот момент что-то большое я тяжелое просвистело со страшной силой у него над ухом. Оглянувшись, он так и обмер, сев в папоротник: меж темных корней выворотня покачивалась эвенкийская пальма — длинное копье с ножом на конце.
— Ништяк! — прошептал в ужасе Ванюшка. — К самострелу[20] меня вели…
У озера Кругляша, где мы условились встретиться с нашим командором, его не оказалось, хотя прибыли мы туда уже под вечер и были уверены, что он нас ждет.
— Ничего страшного, Миша, — сказал Кольча. — Очевидно, напал на след золотничников.
Он все еще не отошел от пережитого потрясения. Горько, обидно и очень стыдно ему сознавать, что не сумел воспользоваться «правом на мужество». (Его выражение, если не забыли.) Девчонка не растерялась, а он растерялся. Правда, не без моей помощи. Я же им закричал: спасайтесь!
Недалеко от озера в березняке мы выбрали крохотную полянку и поставили так палатку, чтобы ее никто, кроме птиц, не смог увидеть, если только не наткнется на нее. Вечер уже надвигался. Галка ужином занялась, повесив котелки на сделанный мною таган, Кольча принес охапку смолья.
— Миша, только честно, ты меня презираешь? — начал он угрюмо, когда Галка ушла за водой. — Стыд и позор — бросил в беде товарища!
— А если бы мотор не завелся? — спросил я.
— Ты же бревном загородил дорогу!
— А вдруг бы оно сломалось?
Кольча ничего мне не ответил. Я чувствовал себя тоже скверно: уж если кто и виноват в том, что Кольча бросил шитик, так это прежде всего я сам. Так и сказал ему, но Кольче от этого не стало легче.
— Пошли, оглядимся тут, может, командора встретим, — предложил ему я, чтобы отвлечь его от тягостных дум.
— Только вы недолго, мальчики, — попросила Галка, вернувшаяся как раз с речки. — Мне одной страшно.
«А кто тебя тянул сюда?» — вертелось у меня на языке, но злости на нее не было, поэтому я промолчал.
Спустившись к берегу, мы пошли вдоль речки на угор по луговине. Ветерок трепал буйное таежное высокотравье. У нас его дурниной зовут. Такая травища выдуривает, что заезжай в нее верхом на лошади — головы будет не видать. Заблудиться дважда два. Собаки и те робеют, стараясь держаться поближе к хозяину. Выше всех вымахивают всегда дудники, медвежьи пучки. С вихрастыми такими зонтиками на макушках. Суставчатый стебель их бывает толщиной с добрый стяжок, а в высоту поднимается до трех с половиной метров. Мы мерили сколько раз. Выше, правда, не находили, но наверняка есть и выше, тайга большая. Запах у медвежьих пучек терпкий и очень-очень стойкий. Вот бы научиться из них одеколон делать! Приятный запах, нам он нравится. У меня с этими пучками связаны хорошие и не совсем хорошие воспоминания, но все равно это запах моего детства.