На одиннадцатой минуте моего ожидания, когда я дошёл до мысли о том, что вообще-то надо воспользоваться опозданием Марго как предлогом, чтобы свалить отсюда и, соответственно, не ходить ни на какие ток-шоу, в окно моего «Паджеро» кто-то постучал. Покосившись на худенькую, прыгающую у машины фигурку, я приоткрыл окно, готовясь послать стукача в палисад, если мне только предложат купить «раритетные книги», или «посуду из Венгрии», или «универсальную зарядку для телефона» — короче, всю ту беспросветную муть, которой торгуют на перекрёстках Москвы — когда услышал характерный хрипловатый смешок.
— Добрый день, я Марго, — заносчиво произнесла фигурка, и я, мягко говоря, слегка ошалел, потому что останкинская Королева Марго оказалась девочкой лет двадцати, которая косила под мальчика, который почему-то косил под мажора, который в свою очередь зачем-то косил под бомжа. Оглядев короткую стрижку на волосах цвета воронового крыла, ассиметричную длинную чёлку, выкрашенную в синий цвет (может, это под цвет её глаз?), убитые чёрные джинсы, кеды и пуховик, мне захотелось задать ей только один вопрос: «А мать знает, что ты так ходишь?» Вместо это я молча кивнул и выбрался из машины. На проходной послушно вручил ей свой паспорт, вместе с шаркающей ногами толпой прошёл досмотр у охранников и ещё долго петлял за Марго по длинным останкинским коридорам, наводящим на мысль о катакомбах времён войны, где пахло театром и табаком и где все носились с таким выражением на лицах, словно надо хватать мешки, потому что вокзал отходит.
Знаменательным аккордом в моей останкинской саге выступил скоростной лифт, до предела забитый бабушками, которые возбуждённо переговаривались и тискали в сухоньких пальцах бутылочки с водой и пакетики с бутербродами и «Корвалолом». Бабушки (это как мне снисходительно пояснила Марго) являли собой «самую активную часть массовки современных публицистических передач» и теперь дружной стайкой отправлялись на запись ток-шоу «Пусть говорят, что хотят».
Бабушки в итоге выкатились из лифта на пятом этаже. Я доехал с Марго до шестого и оказался в комнате с чарующей надписью «Гримуборная», где меня, как меня только что просветила Марго, собирались загримировать.
— Это что, обязательно? — решив, что это какой-то новый прикол, спрашиваю у Марго я.
— Обязательно, обязательно, Арсен, а то блестеть перед камерой будете, — жизнерадостно вмешивается в наш с Марго дискурс парень лет двадцати пяти, который десять секунд назад представился мне, как «Алик, стилист». Поскольку у Алика романтичный взгляд голубых глаз, татуаж бровей, а на макушке — вообще пучок, то я начинаю подозревать, что Алик — не из моего лагеря. И хотя я далеко не гомофоб, а моя профессия врача вообще лежит в той запредельной области, где ориентация пациента интересует тебя в самую последнюю очередь, согласитесь, у всего есть предел. И мне жутко не нравится, когда на меня ласково смотрит взрослый мужик с пучком на голове.