— А я была на вашем сайте. Уже. Вместе с лечащим врачом Даньки, — устав ломать комедию, огрызаюсь я. — И мы с ним такую заявку даже оформляли. А нам в ответ сообщили, что у вас очереди, и надо ждать. И меня это категорически не устраивает.
— Как фамилия лечащего врача Данилы?
Задрожав от вспыхнувшей во мне надежды и радости, лихорадочно хватаюсь за портмоне и дёргаю заедающую молнию. Неосторожно прищемив острой застежкой указательный палец, чертыхаюсь и сую палец в рот. Сечин, поглядев на меня, выуживает из стакана салфетку и протягивает её мне. Отрицательно помотав головой, другой рукой выхватываю из портмоне визитку и бросаю её на стол. Покосившись на белый картонный прямоугольник, Сечин переводит на меня ничего не выражающий взгляд.
— Понятно, — спокойно говорит он и глядит на часы. — Простите, но мне пора. Наши пятнадцать минут закончились.
— То есть? — ошеломленно моргаю я, глядя, как Сечин собирается подняться из-за стола и уйти. — Но подождите… а как же Данила?
— Саша, — Сечин, пробежав глазами по моему жалобно наморщенному лбу, нетерпеливо вздыхает и снова усаживается на стул. — Саша, — повторяет он более мягким тоном, — пожалуйста, услышьте наконец то, что я вам говорю: перестаньте заниматься самодеятельностью. Есть правила, им надо следовать.
— Ваши правила я поняла. А теперь поговорим об исключениях, — откинув все игры в приличия, режу я. — Итак, что конкретно я должна сделать, чтобы Данила Кириллов был отправлен в лучший профильный медицинский центр страны к самому лучшему врачу, если «Бакулевский» — это лучшее медучреждение, а среди практикующих врачей самый лучший — вы?
— Ну, привет, приехали, — Сечин даже поморщился. — Саша, ну хорошо, ну даже если предположить, что я возьму Кириллова на обследование, хотя я — еще раз вам повторяю — не детский врач, то как, по-вашему, «Бакулевский» объяснит тем, кто стоит в очереди, что Кириллов заслуживает это больше других?
— Ему всего четырнадцать, — холодно напоминаю я.
— Это я уже слышал, — невозмутимо кивает Сечин. — А как насчёт того, что в очереди стоят беременные и даже грудные дети?
— Он из детдома, и у него никого нет, — шипящим голосом чуть ли не выплёвываю я.
— Точно. И поэтому все остальные должны уступить ему своё место?
— Но есть же экстраординарные случаи, есть же милосердие, в конце-то концов? — я повышаю голос.
— А милосердие, Саша, это такая штука, которую всегда надо ограничивать очень жёсткими рамками, — тихо произносит Сечин и переводит взгляд за окно, — или в противном случае будет тот самый бардак, против которого вы так восставали в студии.