Глядя на красивое, спокойное и сейчас почти ненавистное мне лицо, я выдергиваю из арсенала самое последнее средство:
— Арсен Павлович, если дело в деньгах, то у меня есть. Вы только скажите, сколько?
— На детские дома есть дотации, — Сечин удивленно приподнимает бровь.
— Нет. Вам. Лично.
Пауза.
— Так, всё. Закончили.
Сечин произносит это таким обдирающим меня до костей голосом, каким со мной даже в самые плохие времена не разговаривала моя мама.
Пока я мысленно даю себе по башке за фразу, неосторожно скатившуюся с моих губ, Сечин стремительно поднимается. Порывшись в кармане брюк, вытаскивает пару купюр, не глядя, швыряет на стол. Я тоже вскакиваю, чтобы задержать его, но, запутавшись в ножках так некстати подвернувшегося мне стула, начинаю нелепо извиваться над столом, корчась в каком-то дурацком полупоклоне. Сечин хватает дублёнку со стула. Заметив мои судороги, морщится, но всё-таки возвращается ко мне и одним мощным движением отодвигает от меня стол (хотя, судя по выражению его лица, он бы с большим удовольствием придавил бы меня в углу этой столешницей).
— Спасибо, — отдышавшись, благодарю я. — Пожалуйста, извините меня, и дайте мне ещё пять минут, чтобы всё вам объяснить. Я…
— Значит, так, — голосом, которым можно камни дробить, произносит Сечин, — поскольку я, к своему глубочайшему сожалению, уже дал слово помочь вам с вашей «дорогой» передачей, то я буду вынужден это сделать. И если вы сами не передумаете, то звоните мне завтра в двенадцать. Я скажу вам, когда вам подъехать в «Бакулевский». Что касается ваших прочих, простите, детских инициатив, то здесь я вам не помощник.
— Арсен Павлович! — я почти срываюсь на крик, но он разворачивается и быстро идёт к выходу. — Арсен Пав…
— До свидания, — не оборачиваясь, из-за плеча бросает Сечин. Дверь хлопает, а я остаюсь совершенно одна, если не считать Маруси, испуганно замершей за стойкой бара.
— Ничего себе, — в полной тишине произносит он. — Саш, что это было? Вы же вроде нормально сидели...
— Что?.. Не знаю. — Я плюхаюсь обратно на стул, мучительно пытаясь понять, когда все пошло не так?
«Где же я просчиталась?»
3.
Телецентр «Останкино», холлы, коридоры, парковка.
«— Дрянь, — в ярости вылетаю в холл. Пелена застилает глаза. Ещё бы: женщина, которая мне понравилась, сначала попыталась меня обмануть, а потом сунуть мне взятку. Другими словами, она попыталась меня купить. Нормально, да? Впрочем, кого этим можно сейчас удивить, раз всё продается и покупается — новости, радио, телевидение, услуги врачей и любовниц? Но дело даже не в этом — моя беда заключается в том, что в глубине души я знаю, что моя ярость была лишь спасительной маской, за которую я уцепился, чтобы спрятать свою растерянность. Эмоции — это очень иррациональная вещь. Ты можешь казаться, каким угодно. Ты можешь стать, кем угодно. Ты можешь даже считать, что ты готов ко всему, пока однажды миловидная женщина, сидя напротив тебя за чашкой чая в кафе, не расставит ловушку из слов и не подберёт к тебе единственно-верный ключ, и вот тогда все твои эмоции выстрелят.