— Ваш пропуск, — требует охранник с профессиональным выражением ненависти на лице. Вспомнив, что Марго в гримёрке вручила мне какую-то бумажку с печатью, лезу во внутренний карман пиджака и протягиваю бумажку охраннику.
Пара шагов — и я наконец на улице. Зимний ветер колючей щетиной проезжается по моему лицу — снегопад усилился… Окинув взглядом плотные ряды машин, превращающихся в сугробы, сбегаю вниз по ступенькам и бреду к своему «Паджеро». Отпер машину и, не отряхивая снег с головы, сел на сидение, заблокировал дверь. Помедлив, провел ладонью по шероховатой коже руля и, откинув голову на подголовник, закрыл глаза. Всё, человека, которого зовут Арсен Сечин, больше не существует.
Но он появится.
Вернее, он появился, когда точно также шёл снег. Это был зима несытого и холодного года, когда страна в преддверии Горбачева не столько жила, сколько выживала, теряясь в пустых магазинах и холодных домах. Зато государство, постепенно вылетавшее в трубу, открывало большие возможности перед теми, кто обладал нужными связями и деньгами. Но тот, кто ещё встретится с такими людьми, пока не знает об этом: он сидит на деревянном стуле в замызганной комнате трехэтажного дома, затерянного между «хрущевками». Это мальчик. Я не знаю, сколько ему лет, но поскольку воспоминания у детей становятся осознанными по достижении ими трехлетнего возраста, то и я думаю, что ему года три. Может, даже четыре. Но это не важно, потому что за периметром комнаты уже отчетливо слышны шаги судьбы, приближающейся к нему.
Скрип деревянных половиц, звук голосов, вопрос: «Он здесь?», ответ: «Да, он вас ждёт» — и дверь распахивается, а в комнату входят трое. Мальчик смотрит на них, но поскольку все взрослые пока кажутся ему великанами, то он, не в силах разглядеть их лиц, переводит взгляд на их ноги. Их он узнает. Две пары ног принадлежат женщинам, только на первой высокие сапоги с квадратными металлическими пряжками, а на второй — разношенные старые туфли. Последняя пара ног вошедшего в комнату принадлежит мужчине, обутому в черные, подбитые мехом, дорогие ботинки. Но лучше всех мальчик знает ту, что носит старые туфли: она пахнет сладким запахом сдобного теста. Она часто пекла пирожные — незамысловатый набор чудес в эпоху голодного года. Узнав ее, мальчик переводит взгляд на женщину, которая стоит рядом с ней.
— Мама, — вежливо произносит мальчик и даже пытается встать. Женщина подбегает к нему и садится перед ребенком на корточки. Теперь её лицо на уровне его глаз, и мальчик отчётливо видит её черные грустные глаза, тёмные брови вразлет и её чудесные вьющиеся, чуть влажные от снега, волосы. От женщины пахнет морозом, духами и холодом, и мальчик смущается её обнять. А может быть, это потому, что он её мало знает?