— Садитесь.
Я выбрала стул у стола. Добровольская расположилась в кресле, таком же старом и неуютном, как и весь этот детский дом.
— Итак, что вы хотели? — Она задумчиво побарабанила пальцами по столу.
— Я бы хотела посмотреть документы Данилы.
— Зачем? — Добровольская едва заметно поморщилась.
— Ну, поскольку наш канал оказывает вам финансовую помощь, — дипломатично напомнила я, — то и я бы хотела узнать больше об этом мальчике. Например, получает ли он пособие на лечение, не осталось ли у него кого-нибудь из родных?
— Считайте, что не осталось. И пособие он регулярно получает.
«Тогда почему, мать твою, он так одет и у него нет ни копейки, чтобы купить себе учебник, который стоит всего-навсего сто тридцать пять рублей?»
Но такое, в общем, не скажешь вслух, так что я кивнула:
— Ясно. Но документы его я могу посмотреть?
Добровольская окинула меня долгим взглядом. Помедлив, всё-таки поднялась с кресла и направилась к сейфу. Погремев ключами, открыла его, порылась в нём и наконец извлекла на свет пухлую папку. Вернулась ко мне и бросила папку на стол.
— Вот, смотрите, — сухо произнесла она, но в кресло не села, а отошла к окну.
Я подтянула папку к себе, взглянула на титульный лист: «Кириллов Данила Андреевич…» Посмотрела на фотографию Дани, видимо, снятую года два назад: уродливая короткая стрижка, сурово поджатые губы и независимый взгляд. Вздохнула и побежала глазами по строчкам: «Родился в Москве, 29 апреля 2002 года. Мать: Кириллова Елена Андреевна, умерла 27 сентября 2014 года. Определен в детский дом № 5». В графе «отец» стоял прочерк.
Покосившись на Добровольскую, замершую у окна, я снова вернулась к листам, туго подшитым скоросшивателем: «характеристика…», «оценки…», «личные наблюдения воспитателей…», «сведения о болезни…». Здесь было всё: как Данила учился, как себя вёл, какие лекарства он пил, с кем дружил и даже с кем он успел подраться. Не было лишь информации о его отце.
— Скажите, — я подняла голову, — а Данила алименты от отца получает?
— Нет, он — незаконнорожденный, — Добровольская покусала кожицу на нижней губе, — но я понимаю, к чему вы клоните. — Она вернулась к креслу и села. Кресло скрипнуло. — Видите ли, — уперев локоть о стол, Добровольская раздраженно потерла узкую переносицу, — видите ли, Саша, в своё время я тоже пыталась решить этот вопрос, но всё, чего мне удалось добиться от его матери, это её категоричный отказ назвать имя отца мальчика. Она не хотела иметь с ним дело. Впрочем, есть одна фотография…
— Какая фотография? — насторожилась я.