Но в Тамбове от братьев даже запаха не осталось, они покинули благословенную черноземную столицу. Сыщики раскинули сети и в конце концов обнаружили их на одной из дач на берегу Иссык-Куля — братья вернулись в Киргизию, где они были больше киргизами, чем сами киргизы, победителями, с карманами, полными денег. Ну, а поскольку таких людей принимают как родных где угодно, не только в Киргизии, то пришлось сделать запрос тамошним властям: очень им дороги братья-разбойники?
Оказалось, не очень. Даже больше — они вообще не дороги… Скоро братьев с браслетами на руках доставили в Питер.
В Питере один из Чебаковых, Андрей, заявил, что Маневича он не убивал, а вот к смерти другой важной персоны имеет самое прямое отношение.
— Что же это за персона? — спросил начальник следственного изолятора, перед которым Чебаков так разоткровенничался.
— Влад!
Начальник присвистнул и показал Чебакову согнутый крючком палец:
— Загибаешь!
Лицо у Чебакова стало бледным, задергалось, сухие губы подрагивали: было видно, что он мучительно ищет выход из ситуации, в которую попал, и ничего хорошего для себя не ждет. Начальник изолятора его хорошо понимал, а Чебаков понимал, что все это хорошо понимает начальник.
Снисхождения Чебаков для себя не ждал. Кроме Маневича на братьях висели несколько трупов, уже «доказанных», как говорят профессионалы-следователи, — люди эти были убиты в Тамбовской, Московской, Ленинградской областях, в Липецке, так что отвечать «братикам» предстояло по всей программе. По лицу Чебакова было видно, что он этого боится и старается теперь отыскать лазейку, чтобы заработать смягчения приговора.
Начальник изолятора видел все эти потуги Чебакова — пока в убийцы Влада набивался только один из братьев — и мог бы отбить их, подавить вранье в зародыше, но не стал этого делать. С одной стороны, оробел: вдруг за то, что не сообщил о признании Чебакова, его лишат тринадцатой зарплаты и задержат очередное звание, с другой стороны, он снимал с себя лишние хлопоты. Раз Чебаков признается в убийстве Влада, то сидеть он будет в совершенно ином изоляторе, скорее всего по принадлежности — в чекистском. А когда баба с возу, то, как известно, кобыле легче.
— Значит, ты утверждаешь, что убил Влада? — спросил начальник изолятора.
— Утверждаю!
— Сколько вас там было? Двое, трое, пятеро?
— Трое.
— В том числе и твой брат?
— В том числе и мой брат.
— Ладно, можешь идти. Я об этом сообщу в Москву. Чебакову этого только и надо было. Милицейским сыскарям — тоже. Всякий новый Чебаков, всякое новое признание — свидетельство того, что они работают. Вскоре с одним из Чебаковых, Андреем, беседовал Трибой. Чебаков отвечал бойко, не выбирая слов, допускал в речи матерные выражения. Трибой мат пропускал мимо ушей — привык к нему. Ему было интересно, когда Чебаков поплывет и на чем — на крупном или малом?