Он встретил следователя с улыбкой, поклонился чуточку шутовски:
— Наше — вашим…
Трибой не выдержал, усмехнулся: веселый человек, оказывается, этот Кошак.
— Вы знаете, в одной популярной газете появилась распечатка с вашими данными…
— Я читал эту газету, — прервал следователя Кошак.
— И что вы скажете по этому поводу?
— Обычная подстава. Кому-то нужно свалить вину за убийство Влада на меня… Кто-то пытается увести следствие в сторону, спихнуть его на кривую дорожку.
— Кому это выгодно?
— Тем, кто заказал и убил Влада.
— А кто заказал и убил Влада?
Кошак улыбнулся весело, открыто, во весь рот, как-то по-ребячьи. — За школяра меня держите, гражданин следователь? Кто же задает такие вопросы?
Это верно. Но следователь на то и следователь, чтобы задавать всякие вопросы, в том числе и такие, — Трибой улыбнулся ответно. — Вы приходили в день убийства Влада во двор дома номер тридцать по Новокузнецкой улице?
— Нет.
— Вы помните свои слова, которые произнесли, когда вас арестовали?
— Помню.
В день ареста, когда на запястьях Игоря Кошкодерова защелкнулись наручники, он неожиданно заявил оперативникам, что знает, кто убил Влада, и раскрыть это дело — все равно что «два пальца об асфальт» (молодежное выражение) — словом, раз плюнуть.
«Кто?» — спросили у него оперативники.
«Это следователи знают и без меня. Лишь бы им не мешали».
— Это я ляпнул сгоряча. — Кошак сделал скорбное лицо, и Трибой понял: Кошкодеров все знает — и кто конкретно убил Влада, и кто заказал, но имен этих не выдаст, даже если ему будут топором отрубать пальцы. Пока он молчит — будет жить, как только проговориться, хотя бы в самом малом, — ему тут же снесут голову.
— Сгоряча. — Трибой хмыкнул.
— Поймите, кому-то очень выгодно подставить меня, — Кошак повысил голос, прижал руки к груди, желая выглядеть как можно искренне.
— Кому?
— Если бы я знал. — У Кошака оттого, что он переиграл, даже голос дрогнул.
«Он все знает, абсолютно все, — подумал Трибой, — только боится сказать…»
— Знаете, сколько следственных изоляторов я уже сменил, а?
— Ну-у… Примерно. И сколько же?
— Пять. Я не успеваю даже запоминать надзирателей. А это в наших условиях, гражданин следователь, штука недопустимая.
Трибой знал, что Кошак сидел в Лефортовской тюрьме, потом в «Матросской тишине», затем в Краснопресненской пересыльной, теперь вот тут…
— Ценный вы человек, потому вам и дают возможность так широко попутешествовать, — сказал Трибой.
Он разговаривал с Кошаком несколько часов, выдохся, а еще больше выдохся сам Кошак, но ничего добиться от него Трибой не сумел — Кошкодеров стойко держался на своем, зациклившись на двух десятках фраз, и за пределы круга, который очертил себе сам, не выходил.