Бессилие добра и другие парадоксы этики (Эпштейн) - страница 4

Русская литература, даже проповедуя добро, не верит в его силу, в его способность переделать мир. Зло оказывается более могущественным, необоримым — и вынуждает к либо трагической, либо иронической капитуляции. Такова роль зла и в «Мастере и Маргарите» М. Булгакова. В иудеохристианской теологии Бог всемогущ и всеблаг, но у Булгакова эти два атрибута противопоставлены друг другу. Образ Всесильного Добра здесь распадается на бессильно-доброго Иешуа — и волшебно-могучего Воланда… Бессильное доброи недобрая сила — таковы два полюса романа, заданные из глубины времен, обреченные на противостояние и странный союз. Мастер сочиняет роман о своем герое Иешуа — и подвергается злобной общественной травле; а Маргарита, чтобы вызволить беззащитного мастера из психлечебницы и обрести его рукопись, обращается к помощи всесильного Воланда. В сюжете самого известного русского романа ХХ в. Маргарита наделяется, по сути, той же ролью, что героиня волшебной сказки. Сначала она страдалица, как Василиса, а потом сама становится ведьмой ради спасения доброго, но слабого возлюбленного. Появляется здесь и череп, который Воланд наполняет кровью — и приказывает выпить Маргарите («сладкий ток пробежал по ее жилам, в ушах начался звон»). Только после этой дьявольской инициации Маргарите удается вернуть себе Мастера и его рукопись. Слышится здесь и отзвук «Шинели», поскольку кроткий Акакий Акакиевич, чтобы вернуть себе украденную шинель, тоже должен был заключить союз с дьяволом. Если добро хочет изменить мир к лучшему, оно само вынуждено обращаться к злу, заискивать перед ним. А зло от избытка сил и презрительной щедрости бросает ему маленькую подачку, чтобы тем вернее продемонстрировать свое превосходство.

Самый страшный персонаж «Мертвых душ»

1960-е годы. В школе проходим «Мертвые души» Гоголя. Узнаем, что в этой «поэме» автор собрал все самые злостные пороки, которыми страдала царская Россия (и от которых она, конечно же, исцелилась благодаря Октябрьской революции).

Вспоминаю — и умиляюсь тем «порокам». Кто их олицетворяет? Сладкий мечтатель Манилов, готовый со всеми дружить и обнять весь мир? Лихой кутила и задира Ноздрев? Коробочка — опасливая, но гостеприимная? Ворчун Собакевич — побранит-побранит да поросенком и закусит и мирно захрапит? Плюшкин — скупец, который прибирает каждую кроху, но никого не обкрадывает?

И это всё — пороки? В этих «прорехах на человечестве» нет ни зла, ни ненависти. В сравнении с теми человеческими типами, которых нам пришлось узнать в XX в., все они какие-то трогательно-беззащитные и их пороки — как вредные привычки у детей, без сознательной злой воли. Это мир до Достоевского и Салтыкова-Щедрина, до Свидригайлова, Ставрогина и Иудушки Головлева. Никаких ужасов, чернухи, никакого сладострастного мучительства. «Мертвые души» — это не только не ад, это самый светлый круг чистилища, куда попадают добропорядочные, но скучные, вялые, ленивые, не работающие над собой души, позволяющие привычкам пошлого быта собой овладеть.