И потому столь неожидан фантастический поворот сюжета, когда Акакий Акакиевич появляется после своей кончины в образе жуткого привидения, явно сговорившись с нечистой силой, и наводит ужас на всю северную столицу. «Лицо чиновника было бледно, как снег, и глядело совершенным мертвецом. Но ужас значительного лица превзошел все границы, когда он увидел, что рот мертвеца покривился и, пахнувши на него страшно могилою…» Вот оно, новое явление той же силы, что и смертоносный череп в волшебной сказке. Оказывается, что доброта не способна совершить ничего доброго в этом мире, и вся жалость, которую автор пытался пробудить к Акакию Акакиевичу, не может изменить его судьбу: ни согреть от мороза, ни защитить от грабителей, ни заступиться перед генералом. И только мертвец, пахнущий могилой, способен наказать злого генерала и отнять у него шинель. Эпилог повести вступает в резкое противоречие с ее «гуманной» и «моральной» задачей, а по сути и развенчивает ее, поскольку всей доброты и кротости Акакия Акакиевича хватило лишь на то, чтобы разжалобить одного впечатлительного молодого человека. Но перед тройной властью: суровой природы, дерзкого преступления и бездушного закона — добро оказывается втройне бессильным. Лишь заключив сделку с дьяволом, «маленький» человек может покарать обидчика. «Я брат твой» не помогает, тогда как «отдавай же теперь свою [шинель]!» — срабатывает восхитительно. Этот злобно-мстительный мотив торжествует над гуманным, оттеняя его бессилие.
Еще одно великое произведение, которое свидетельствует о бессилии добра, — «Идиот» Достоевского. Задуман роман именно как повествование о «положительно прекрасном человеке», и действительно, нравственная планка здесь поднята выше, чем во всех других произведениях русской литературы, ведь перед нами сам «князь Христос», как указано в набросках Достоевского. Да, Мышкин безукоризненно добр, сострадателен, принимает всех людей, прощает им грехи, — но почему же прямым последствием этого всепрощения становится крушение человеческих судеб: отчаяние Аглаи, преступление Рогожина, смерть Настасьи Филипповны, окончательное помешательство самого Мышкина? Если бы на месте Мышкина оказался кто-то менее добрый и сострадательный, вряд ли итог мог бы оказаться более жестоким и безысходным. Так Христос он или Антихрист? Мысль романа оказывается глубже и страшнее его замысла — это мысль о пагубности добра, не только потому, что само оно бессильно совершить что-либо благое в мире, но и потому, что своим бессилием развязывает силы зла, потакает разрушительным страстям. Гордость и мстительность Настасьи Филипповны, безудержная страсть Рогожина, самолюбие Гани Иволгина, ревнивость и высокомерие Аглаи — все это многократно усиливается мышкинским сострадательным участием. Христос, который пришел с вестью добра и прощения, но лишен мужественной воли и власти направлять людей к цели спасения, — это лжеподобие, мнимый двойник Христа, вдвойне опасный своей склонностью всех прощать и оправдывать.