— Ну-у, было, — согласился Петр. — Не отрекаюсь. Но для этого нам надо ехать…
— Не надо, — отрезал Улан. — Слушай внимательно.
Но рассказывать о своем замысле он не торопился. Поднявшись с лавки, он задумчиво прошелся по комнате. Сангре продолжал сидеть, внимательно наблюдая за другом. Тот шагнул к столу, где стояла чернильница с несколькими гусиными перьями, а на углу лежали несколько чистых листов бумаги. Неторопливо выбрав перо, Улан провел по острию пальцем, удовлетворенно кивнул и, обмакнув его в чернильницу, нарисовал на листе три круга. Один был побольше, второй поменьше, а третий совсем маленьким. Помахав бумагой в воздухе, чтоб чернила быстрее просохли, он показал рисунок другу, спросив:
— На что похоже?
— Если ты собираешься мне на досуге преподать пару уроков из Лобачевского, то я в его загадочной геометрии дуб дубом, — предупредил Сангре.
Улан вздохнул и пояснил:
— Большой — Русь, поменьше — будущая Украина, самый маленький — Белоруссия. Был один-единственный славянский народ, а стало аж три. Или нет, четыре, а то и пять, — и он провел в среднем круге две черты, разделив его на три неравные части.
— А почему ты поделил Украину? Крым имеешь в виду? Или Галичину с юго-востоком, которые, к гадалке не ходи, тоже вот-вот от Киева откачнутся?
— Откачнутся, — согласился Улан. — А почему?
— Козе понятно, — пожал плечами Сангре. — У одних фашисты всем заправляют, этот, как его, кривошатунный сектор, а другим неохота жить в бандитском государстве, если это вообще можно назвать жизнью.
Улан покачал головой.
— Это, дружище, всего-навсего ускоряет процесс неизбежного раскола, не более. Будь иначе, они рано или поздно все равно разбрелись бы в разные стороны — чересчур разные. И вера, и менталитет, и многое другое. А из-за чего наступили различия? Да из-за того, что проживающие на этих территориях долгое время жили в разных государствах. Одни в Польше, а потом в Австро-Венгрии, другие в Литве и далее в России. Третьих же, что на юго-востоке, сейчас вообще нет, появятся аж лет через шестьсот, причем отовсюду, образовав эдакую солянку, и, понятное дело, родными для первых двух им тоже никогда не стать. Вот мне и подумалось, что если бы каким-то образом всех славян, пока у них нет никаких глобальных различий, вновь соединить под одно начало, под одну крышу, — и он, обмакнув перо в чернильницу, обвел круги, — то потом ни у кого и мысли не появится насчет отделения.
Петр задумчиво посмотрел на лист, почесал в затылке и мрачно произнес:
— Вообще-то я имел в виду Владимирскую Русь и то, что к ней прилегает: Псков, Новгород, Рязань и так далее. А твое предложение… Помнится, ты всегда называл меня мечтателем и прожектером. Сдается, мои прожекты — не что иное как мелкая пыль под слоновьими копытами твоего утопического плана. Это ж невозможно.