— У меня там Покровский. Я еду в Кисловодск и по дороге приказываю ему арестовать наиболее активных (опасных членов Рады — вот список, и… предать военно-полевому суду.
— Двенадцать человек. Расстрелять?
— Повесить.
— Я подумаю.
— Мне хотелось бы сегодня выехать.
— До отъезда получите мое распоряжение.
— Теперь об армии. Неудачи на московском направлении во многом объясняются полнейшим разложением Май-Маевского. Его никто не видел трезвым в течение многих недель. Кутепов сражается без руководства, а вы же знаете, что при всей своей храбрости и решительности он очень слаб в тактике и стратегии.
— Хорошо. У меня уже были сигналы. Отстраню от командования, кого назначать? У меня нет другой кандидатуры на должность командующего Добровольческой армии кроме вас, Петр Николаевич.
— Тяжелый крест, и я обязан его нести, Антон Иванович.
— И мой крест вы облегчаете.
— Но у меня непременное условие: Шкуро и Мамонтов в моей армии служить не будут никогда.
XI
Сначала Шкуро подумалось, что генералы ошиблись, не поняли сложившуюся обстановку, не нашли верный ход и, получив наконец разрешение на отпуск, смененный приехавшим генералом Науменко, он поспешил не к дому, не в Кисловодск к Тасиньке, а к начальству. В Харьков приехал 23 ноября и с вокзала на автомобиле поехал к Май-Маевскому. Там его встретил только унылый капитан Макаров, причем заметно выпивший.
— Его превосходительство куда-то уехал прощаться. Без меня, — отвлеченно сообщил он.
— Как прощаться? Куда он едет?
— Его превосходительство отправлен в отставку. Мы с ним едем в Крым. Там тепло.
— Кто назначен?
— Еще не объявлено. Пока начальник штаба. Шампань есть, Андрей Григорьич. Вы вроде уважаете.
— Давай, Пава.
Закусывали виноградом.
— Слышали, Андрей Григорьич, как Деникин курское правительство разогнал?
— Знаю, что Калабухова Врангель повесил. Троцкого Антон Иванович обещал на Красной площади повесить, но того не достали, а этот рядом. А с остальными что?
— Одиннадцать человек за границу отправил.
— Вот это хорошее наказание. И я бы согласился.
— Вчера в «Версале» ужинали. Гулеско вас вспоминал. Румын. Он боится. Не знает, что делать. Красные уже в Курске. И цыгане там, в «Версале».
— Так я их сейчас и заберу в свой поезд. Звони в Версаль. Плевицкая не там?
— Ее Скоблин в Таганрог увез.
— А муж?
— Ну и муж с ней, а Скоблин обратно на фронт. Вам с цыганами и без нее будет весело.
В Таганрог Шкуро ехал с песнями, но держался аккуратно: надеялся на серьезный разговор, на правильные боевые решения. Утром был в Ставке, но Деникин не принял — штабное совещание. Передал приказ: сделать доклад генерал-квартирмейстеру Плющевскомy-Плющику, а затем и Романовскому.