Тут уж Инна нахмурилась всерьез, спрашивая себя, как бы поступил на ее месте более опытный специалист. Потом, решившись, вздохнула:
— Ладно, пока перевязываю тебя и сажаю на антибиотики. Понял? Уколы будем делать! Утром и вечером! Но если краснота увеличится или за пару дней не увижу улучшения, поедешь, как миленький, хоть на луну.
— Ладно, — кивнул Зорин, — договорились.
Инна завязала аккуратный узелок и строго повторила, берясь за шприц:
— Утром и вечером. Чтоб был у меня как штык! А пока скидывай штаны, сделаем утренний укол прямо сейчас.
Валерий с готовностью встал и, как уже следовало от него ожидать, сделал вид, будто собирается обнажить совершенно другую часть тела.
— Какое место подставишь, в такое и вколю, — пообещала Инна, выпуская воздух из шприца.
Комично изобразив испуг, парень поспешно развернулся к ней спиной. И тут же взвыл:
— Ой! Это что же, я такую гадость щипучую своими руками сюда привез?!
— Держи ватку! — скомандовала, не обращая на его вопли внимания, Инна. И, напуская на себя грозный вид, проговорила: — Мазь ему не по вкусу, уколы не нравятся… А стулом промеж ушей тебя лечить ни разу не пробовали?
— Нет бы посочувствовать человеку… — жалобно протянул пациент.
— Мне бы кто посочувствовал! — так же грозно ответила девушка, еле сдерживая смех, который наверняка неправильно расценили бы те, кто ждал приема за дверью. — А ну, брысь отсюда, чтоб духу твоего здесь до вечера больше не было! А вечером чтоб явился сюда всем своим телом. Опоздаешь — вколю штрафной!
— Ладно. — Поняв, что сочувствия он здесь не дождется, Валерий с несчастным видом, волоча ногу, словно подбитый лебедь крыло, поплелся к двери.
Неизвестно, что подумали про Инну те старики, что сидели в коридоре, но когда она вышла к ним из процедурного кабинета, все еще силясь не улыбаться, несколько пар любопытных глаз сразу уставились на нее.
«Здесь все друг друга более-менее знают», — вспомнились ей слова Зорина. «А что не знают, то, похоже, домысливают на ходу», — добавила она про себя.
Пошептались между собой пациенты, когда Инна скрылась за дверью кабинета. А потом одна из старушек, попав на прием, даже попыталась заверить фельдшерицу, что участковый — очень неплохой, ответственный мужчина. Но Инна, к разочарованию бабульки, не стала беседовать на сию тему, а коротко ответила, что ни к старушкиному недугу, ни к ее собственной работе это не имеет никакого отношения. Отчего, впрочем, интерес к Инниной персоне у ожидающих приема не убавился. Но Инна махнула на все рукой, включившись в работу.
И потекли дни, вначале как одинокие капли, а потом сливаясь в маленький ручеек. Ближайшие выходные Инна тоже провела на ФАПе, обустраивая его по своему вкусу и потребностям. После чего уже перестала, намереваясь что-либо найти, слепо тыкаться по углам, словно стряпуха на чужой кухне. С пациентами тоже начала разбираться. Травмы и простуды, а также неврологические, женские, детские и сердечные заболевания — все это из экстрима постепенно становилось для нее обычными буднями. И хотя было еще у Инны немало «ляпов», за которые приходилось мучительно краснеть потом в городской поликлинике, она стала ловить себя на том, что все-таки любит свою работу.