Другой голос, более молодой, по-братски заботливый, говорит:
— Может быть, вам лучше сесть?
Сержант сообщает новости. Автомобиль мистера Кейрнкросса был обнаружен на твердой обочине магистрали М1 в двадцати милях к северу от Лондона. Дверь была открыта, а на травяной насыпи неподалеку лежал водитель, лицом вниз. Приехала «Скорая помощь», были проведены реанимационные мероприятия, но по дороге в больницу мистер Кейрнкросс скончался.
Всхлип, как воздушный пузырь в омуте, поднимается из тела матери, мимо меня, и лопается в лицо внимающим полицейским.
— Боже мой! — кричит она. — Мы ужасно поссорились утром!
Она сгибается пополам. Чувствую, что закрыла лицо руками и начинает дрожать.
— Должен сказать вам… — продолжает тот же полицейский. Он тактично выдерживает паузу: потеря мужа и поздняя стадия беременности требуют уважения вдвойне. — Мы пытались днем связаться с вами. Друг погибшего опознал тело. Боюсь, по первому впечатлению, это самоубийство.
Когда мать выпрямляется с криком, на меня накатывает волна любви к ней и ко всему утраченному — Дубровнику, поэзии, будничной жизни. Когда-то она любила его, как он — ее. Вызвав из памяти этот факт, стерев другие, она повышает качество исполнения:
— Я должна была… Я не должна была его отпускать. Боже, это я во всем виновата!
Ловко — спрятаться у всех на виду за правдой.
Сержант отвечает:
— Люди часто так говорят. Но вы не должны, не надо. Винить себя — неправильно.
Глубокий вздох. Она как будто хочет заговорить, не может, снова вздох, берет себя в руки.
— Я должна объяснить. У нас расстроились отношения. Он встречался с другой, ушел из дома. А у меня… ко мне переехал его брат. Джон тяжело это воспринял. Вот почему я говорю…
Она сама заговорила о Клоде — это все равно бы выяснилось. Выпали она сейчас: «Это я его убила», — ей бы ничего не угрожало.
Слышу треск липучки, перелистнута страница в блокноте, зашуршал карандаш. Приглушенным голосом она пересказывает им все отрепетированное и заканчивает опять своей виновностью. Нельзя ей было его отпускать, чтобы уезжал в таком состоянии.
Младший почтительно вставляет:
— Миссис Кейрнкросс. Как вы могли знать?
Здесь она круто меняет галс, говорит почти неприязненно:
— По-моему, я чего-то не понимаю. Не уверена даже, что верю вам.
— Вас можно понять, — отечески говорит сержант. С вежливым покашливанием они встают и готовятся уйти. — Вы не можете кого-нибудь позвать? Чтобы побыл с вами?
Мать обдумывает ответ. Она опять согнулась, закрыла ладонями лицо.
— Здесь его брат. Он спит наверху.
Тут стражи закона могли бы обменяться сальным взглядом. Любой знак сомнения был бы мне на руку.