— Какого…
— Он умер.
— Кто?
— Черт! Проснись!
Выдернутый из самой глубокой фазы сна, он вынужден сесть на край кровати — о чем жалобно сообщает матрас, — и подождать, когда нервные контуры возвратят его к истории его жизни. Я еще слишком молод и должен принимать это устройство на веру. Итак, на чем он остановился? Ах да, пытались убить брата. Наконец он снова Клод.
— Вот тебе раз!
Теперь он, пожалуй, встанет. Шесть часов вечера, замечает он. Освеженный сном, он встает, атлетически сгибает и разгибает руки с треском сухожилий, затем перемещается между спальней и туалетом, насвистывая весело, с богатым вибрато. Я слышал много легкой музыки — это тема из «Исхода». В ложно-романтическом духе, помпезная, на мой свежий слух, а для Клода — искупительная оркестровая поэзия. Он счастлив. Тем временем Труди молча сидит на кровати. У нее накипает. Наконец она унылым голосом рассказывает ему о посетителях, любезных полицейских, о найденном теле, о предварительной версии — самоубийстве. На каждое сообщение, преподносимое как дурная весть, Клод откликается бодрым «Прекрасно». Нагибается со стоном, чтобы завязать шнурки.
Она спрашивает:
— Что ты сделал со шляпой?
Речь об отцовской широкополой шляпе.
— Ты не видела? Отдал ему.
— Что он с ней сделал?
— Держал в руке, когда уходил. Не беспокойся. Ты беспокоишься.
Она вздохнула, задумалась.
— Полицейские вежливо себя вели.
— Утрата и прочее.
— Я им не верю.
— Не дергайся.
— Они еще придут.
— Не. Дергайся.
Эти два слова он произносит с нажимом, со зловещей цезурой. Зловещей или раздраженной.
Сейчас он опять в ванной, причесывается, уже не свистит. Атмосфера меняется.
Труди предупреждает:
— Они хотят с тобой поговорить.
— Конечно. Брат.
— Я сказала им о нас.
Он отзывается не сразу.
— Глуповато.
Она откашливается, пересохло во рту.
— Ничего подобного.
— Пусть бы сами выяснили. А то подумают, ты что-то скрываешь, нарочно забегаешь вперед.
— Я им сказала, что Джон переживал из-за этого. Еще одна причина, чтобы…
— Ну-ну. Неплохо. Может, даже правда. Но. — Он замолкает, не решив еще, что ей следует знать.
Что Джон Кейрнкросс мог бы убить себя из-за любви к ней, если бы она его раньше не убила, — в этой мысли задним числом есть вина и трогательность. Думаю, ей не понравился небрежный и даже пренебрежительный тон Клода. Но это только догадка моя. Как ни близок ты к другому человеку, внутрь к нему не влезешь, даже если ты у него внутри. Думаю, она обижена. Но ничего еще не говорит. Мы оба знаем, что скоро до этого дойдет.
Возникает старый вопрос. Насколько глуп Клод в самом деле? В зеркале ванной он наблюдает за ее размышлениями. Он знает, как прекратить сантименты по поводу Джона Кейрнкросса. Он говорит оттуда: