На белом песке в зыбком лунном свете виднелась окровавленная голова, свесившаяся к плечу, темные волосы на груди под распахнутой рубашкой. В объявшей их тишине слышались только приглушенные рыдания на террасе.
— Свинья! — снова выругался старик.
И девушка смолкла. Старик направился к дому, опираясь на изгородь. На полдороге он обернулся, через силу сказал:
— Бросьте его в реку. — И пошел дальше, устало согнувшись почти до земли. Потом опять обернулся: — Головой вниз.
Братья попытались поднять тело. Но у них ничего не получилось. Тогда старший обхватил туловище, так что рука трупа, качаясь, касалась его коленей, а младший взялся за ноги, и им наконец удалось спуститься по тропинке. Они пошли по той стороне дороги, которая пряталась в тени олив. Поднявшись на мост, братья взяли труп за ноги и, удерживая его в вертикальном положении, сбросили в воду. Короткий глухой всплеск нарушил ночную тишину. Потом все снова стихло.
— Жуан, — вдруг резко окликнул младший, положив руку на плечо брата, — по-твоему, я оказался слабаком?
Старший оторвался от перил и пошел. Вынул из кармана сигарету, поискал спички, потом сказал, протянув руку:
— Дай-ка огоньку.
Руки он сунул в деревянные башмаки, к культям ног прицепил резиновые полупротезы и на четвереньках, как бывало в далеком детстве, выполз на улицу. С лацкана его пиджака, напоминая орденские ленты, свисали лотерейные билеты. Жаркие лучи солнца, точно ободряя калеку, похлопывали его по спине, а попадая на булыжник мостовой — отскакивали снопом искр. Дарованную небом жизнь Шоурисо видел и воспринимал как четвероногий: снизу вверх. На площади, где он, как правило, болтался весь день, ему встретились сапоги полицейского Жоакина.
— Опять из починки?
— Опять, Шоурисо.
Согнув в коленях жалкое подобие ног, он сел на несуществующие пятки. Глубоко вздохнул, довольный, что какое-то время может смотреть на мир как человек, и, окинув взглядом почти пустую площадь, по обыкновению громко закричал:
— Тысяча пятьдесят один. Есть шанс выиграть пятьсот конто. Во что же стала починка, Жоакин?
— Бешеные деньги. Косме дешевле, чем за пятьдесят, не чинит.
— Мерзавец. Но зато выглядят на все сто.
Опустившись на четвереньки, он двинулся дальше. Перед глазами промелькнули сапоги и трость судьи, босые ноги каких-то незнакомых ребятишек, а когда Шоурисо увидел заскорузлые ноги приближающейся Фелисии, торговки рыбой, он снова принял вертикальное положение и закричал:
— Покупайте номер тысяча пятьдесят один!
Фелисия тоже кричала: «Покупайте дары моря», — но они даже не взглянули друг на друга. Она ненавидела Шоурисо, а он никак не хотел расстаться с теплившейся надеждой завоевать ее расположение и упорствовал.