— Неужели бедненький останется калекою, сеньор Томас? Пресвятая Богородица, помоги…
Рольяс рассердился от такого недостатка доверия к опытности «костоправа» и погнал супругу:
— Пошла домой! Я сам тут разберусь.
Женщина же замялась, и Рольяс повторил приказ с двойной силой, чтобы удвоить авторитет закона. Когда они остались одни, Рольяс, невзирая на рев мальца, сучившего ногами в углу, что-то тихонько сказал на ухо «костоправу». А «костоправ», уставившись на Рольяса, как будто его по башке тюкнули, даже ногу одну отставил назад, ища равновесия:
— Что ты, дядя? Да ты… Это же твой сын, Рольяс! Это преступление.
Тогда Рольяс со всем терпением попытался объясниться получше. Долго говорил про себя и про свою нищету, говорил про кукурузу и про паводок и все уныло пожимал плечами. Но опасливый «костоправ» не сдавался:
— Это преступление.
Однако ж то ли логика Рольяса доконала под конец «костоправа», то ли он сам не мог сделать ничего лучшего, только шестой сын остался-таки с ногой крючком, болтающейся как на веревочках.
Незамедлительно Рольяс попытал счастья в праздник, тут же, в деревне, выставив мальчишкину ногу. Но, к его изумлению, оказалось, что вместо помощи его стали еще и оскорблять. Ввиду чего он взял напрокат осла, примотал шестого к вьючному седлу и отбыл.
Там открылся новый мир — высокие горы, разные, чужие люди, опять горы и опять долины. Спали они на скотных дворах, собаки брехали на них по дорогам, часто проклятия тучами застилали небо. Но из всех наказаний большее было в том, что малыш не всегда всерьез воспринимал свое ремесло, часто он вырывался из вереницы убогих, где-нибудь на ярмарке, и пускался за мальчишками собирать ракетные гильзы. С невероятной легкостью сновал он на двух руках и одной своей ноге в толпе под ногами; и Рольяс, которому приходилось разыскивать его черт знает где, отпускал ему колотушки, чтобы снова водворить на свое место.
Несмотря ни на что, первое возвращение в деревню было все же до того триумфально, что супруга Рольяса, еще прежде даже, чем поцеловать малыша, заметила, что ноги у осла гнутся под тяжелой ношей. Ночью, когда были исполнены супружеские формальности, Рольяс рассказывал, как он мытарился по белому свету, нахваливал, какие богатые бывают в иных местах праздники на престол, а под конец настоятельно заверил супругу, что из парня толку не будет, если его как следует не драть.
Поняв, что вышел передых, мальчишка уже назавтра потребовал костыли, которые отец купил ему где-то на ярмарке, но выдавал только от случая к случаю.
— Почему не даю? А я тебе еще не рассказывал, что вышло из-за этого мерзавца? И без костылей его приходилось разыскивать в преисподней, потому что у него шило в заднице. Раз я его на костылях отпустил, так он умотал за пять километров.