— Комитет спасения не может объяснить твои поступки иначе как отсутствием принципов.
Я вижу себя глазами Шико, глазами Аны, глазами Алфредо, чувствую себя личностью через призму их личностей, узнаю себя, замкнутого в себе, размышляю о себе с их позиций. Я смотрю то на одного, то на другого, думаю о том, какое странное существо каждый из них, со свойственной ему одному манерой держаться, говорить, с тем живым огоньком, который и есть личность. Думаю за Ану: «Мой муж глуповат, бедняга Алберто очень уж худ… и эти дурацкие маленькие усики… Почему вы носите эти усики?» — «Я отвечу, Ана, отвечу: чтобы подчеркнуть свою индивидуальность. Удовлетворены?» Думаю за Шико: «Вот Ана, вот этот тип, что напротив меня… Худой и нудный, как его слова, его поведение, его работа…» Что я для них? Какой непрочный, мало что значащий предмет? На серванте стоит бюст, я только сейчас обратил на него внимание — всегда чего-нибудь не замечаю. У меня врожденная рассеянность даже к самому себе. Я забывчив, забывчив. Иногда меня соблазняет усталость, мечты о полном безразличии ко всему, к добродетели, добру и злу. Прозрение мое бывает внезапным. Бюст похож на Кристину, я почти уверен, что это работа Аны.
— В Комитете спасения были удивлены твоим отсутствием.
Комитет не был объединением, у него не было ни устава, ни ореола тайны, которая так обязательна для любой организации. Комитета просто не существовало. Об этом я тут же узнал. А существовала группа людей, встречавшихся то в одном, то в другом доме по очереди, чтобы выпить чашку чая и поболтать. В подобные объединения я никогда не входил, так как был их противником. Ана оправдывалась:
— Но я же не могла идти, я себя плохо чувствовала.
— Плохо чувствовала, но не тогда, а позже.
— А чем занимается Комитет? — спросил я.
Ответил мне Алфредо:
— Спасением человека сегодняшнего дня и подготовкой человека к завтрашнему дню. Не так ли, Шико?
Молчание. Я слышу, как под столом позвякивает колокольчик, — черный кот. Так, значит, подготовкой человека завтрашнего дня?
— Необходимо готовить сам завтрашний день! — воскликнул я.
— Послушайте, друг мой, — сказал Шико, играя бокалом и пристально глядя на меня своими маленькими глазками, глубоко сидящими на круглом, бледном лице; шея его напоминает столб. — Именно поэтому нас и злит, когда кто-то является к нам от бога, да еще приносит святую воду.
— И кто же это явился к вам со святой водой? — спросил Я.
— Ана, дорогая, а микстура? Ты выпила микстуру перед едой?
Ана утвердительно кивает. Служанка с блюдом снова обходит стол. Я беру еще крыло индейки и ем один, так как никто ничего не взял. Ем и, пытаясь спасти положение, тщательно обгладываю каждую косточку. Наконец я покончил с едой. Передо мною апельсин с кремом шантильи. Шико то и дело пристально взглядывает на меня, явно целясь в мое спокойствие, которое выводит его из себя. И вот он стреляет: