– Ладно… настырный ты человек, – сказал Сева.
– Мать тебя отпустит? – угрюмо спросил Симка.
Я сразу перестал реветь и не знал, что ответить. После всего, что произошло, конечно, мама не отпустила бы меня. Ночью, да ещё в засаду на настоящих браконьеров, да ещё вооружённых подводным ружьём? Ни за что! Но не мог же я сказать об этом ребятам? Тогда бы уж они наверняка не взяли меня с собой… И я в одно мгновение придумал вот что:
– Мама-то меня отпустит, – сказал я, высморкавшись и вытерев слёзы, – но у неё нервишки пошаливают… Она будет беспокоиться… Она же всё-таки мама и женщина… Поэтому в час ночи ты, Вера, приходи ко мне. Я тебя положу вместо себя на раскладушку, а сам возьму Кыша и тихо уйду. Выручи, пожалуйста! Я тебя всю жизнь буду любить и уважать… А если у Кыша будут дети, я тебе самого лучшего щенка отдам!
Вера, немного подумав, согласилась лечь вместо меня на раскладушку. Мы договорились, что ровно в час ночи ребята будут у калитки, которую я оставлю открытой. И я в знак благодарности обещал взять их на днях с собой и с настоящим сыщиком на операцию «Лунная ночь».
Они ушли, а я стал соображать, как бы уговорить маму разрешить мне вынести раскладушку на улицу. Обдумав все варианты, я понял, что лучше всего попробовать использовать диатез. Он у меня был в яслях и в детском саду, и мама очень боялась его возвращения.
…За домом на куче перегноя были заросли крапивы. Я сорвал две крапивины, зажмурился, изо всей силы сжал зубами носовой платок, чтобы не заорать от ожога, и слегка стеганул себя крапивой сначала по левой щеке, а потом по правой, по руке и по ноге. Места, до которых я дотронулся крапивой, сразу зачесались, зажглись, но я, почёсывая их, как ни в чём не бывало подошёл к маме и сказал:
– Мам, у меня крапивница началась. Самая настоящая. Вот – на щеках, на руке и на ноге.
– Спасибо. Порадовал. Ну-ка, покажись… Боже мой! Действительно! – сказала мама. – Ты что-нибудь ел, когда разгуливал по горам?
– Ни крошки! Ни травинки!
– Отчего же это вдруг? Просто какое-то проклятие, а не отпуск! В горле у тебя першит?
– Мне кажется, весь диатез от ковра в нашей комнате, – объяснил я. На этом большом, во весь пол, старом ковре стояла ночью моя раскладушка. – Он как-то сладко-сладко пахнет, и меня поташнивало. И в горле першит немного.
– Пожалуйста, говори потише. Я же не могу просить Анфису Николаевну вынести из дома ковёр! Вдруг его тоже украдут.
– Правильно, – сказал я. – Ничего. Как-нибудь привыкну… пересплю. Главное, не беспокойся. Завтра всё пройдёт.
– Ну уж нет! У меня нет времени возиться с твоей крапивницей. Я сейчас схожу в аптеку за хлористым кальцием, а спать ты будешь на улице. Надеюсь, тебя не унесут вместе с раскладушкой. А если унесут, то я два дня отдохну. Может, ты струсил?