– Почти ничего. Турбер… я… я пришел не по своему делу.
– Знаю, – сказал он спокойно. – Стааве, да?
– Да.
– В этом был определенный риск, – сказал он и легко оттолкнулся от стола. Кресло послушно повернулось в мою сторону.
– Освамм ожидал самого худшего, особенно после того, как Стааве выкинул свой гипногог… Ты тоже его выкинул, а?
– Освамм? – сказал я. – Какой Освамм?.. Постой, тот из Адапта?
– Да. Больше всего он волновался за Стааве. Я вывел его из заблуждения.
– Как это – вывел? Кого?
– Но Гимма поручился за вас обоих… – докончил Турбер, словно и не слышал меня.
– Что?! – сказал я, поднимаясь с кресла. – Гимма?
– Конечно, он и сам был не очень уверен, – продолжал свое Турбер, – и сказал мне об этом.
– Так на кой черт он ручался! – взорвался я, ошеломленный его словами.
– Он считал, что это его долг, – лаконично объяснил Турбер, – что руководитель экспедиции обязан знать своих людей…
– Чепуха…
– Я просто повторяю то, что он сказал Освамму.
– Да? – сказал я. – А чего же все-таки боялся этот Освамм? Что мы взбунтуемся, что ли?
– А у тебя не было такого желания? – спокойно спросил Турбер.
Я задумался. Потом сказал:
– Нет. Всерьез никогда.
– И ты дашь бетризовать своих детей.
– А ты? – медленно спросил я.
Впервые с момента встречи он улыбнулся движением бескровных губ и ничего не сказал.
– Слушай, Турбер… помнишь тот вечер, после последнего разведывательного полета над Бетой… когда я тебе сказал…
Он равнодушно кивнул. Неожиданно мое терпение лопнуло.
– Я тогда сказал тебе не все. Мы были там вместе, но не на равных правах. Я слушался вас, тебя, Гимму, потому что сам этого хотел. Все хотели: Вентури, Томас, Эннессон и Ардер, которому Гимма не дал запаса, потому что прятал его для более ответственного случая. Порядок. Только по какому праву ты сейчас говоришь со мной так, словно все время сидел в этом кресле? Ведь это ты послал Ардера вниз, на Керенею, во имя науки, Турбер, а я вытащил его во имя его несчастной требухи. Мы вернулись, и, оказывается, осталась только правота требухи. Только она сейчас принимается в расчет. А наука нет. Так что, может, я должен сейчас спрашивать тебя о самочувствии и ручаться за тебя, а не наоборот? Как ты думаешь? Я знаю, что ты думаешь. Ты привез груду материалов, и тебе есть во что спрятаться до конца жизни, и ты знаешь, что никто из этих любезнейших не скажет тебе: сколько стоил этот спектральный анализ? Одного? Двух человек? Не кажется ли вам, профессор Турбер, что это немного дороговато? Никто тебе этого не скажет, потому что у них нет с нами никаких счетов. Но у Вентури есть. И у Ардера, и Эннессона, и у Томаса. Чем ты будешь тогда платить, Турбер? Тем, что выведешь Освамма из заблуждения относительно меня? А Гимма тем, что поручится за нас с Олафом? Когда я увидел тебя впервые, ты делал совершенно то же самое, что сейчас. Это было в Аппрену. Ты сидел за бумагами и смотрел, как сейчас: в перерыве между более важными делами, во имя науки… – Я встал.