Мы отправились к бассейну. Олаф прыгал лучше меня. Он ухитрялся проделывать чудеса. Я попробовал заднее сальто из винта, как он, но только здорово ударился бедрами о воду. Сидя на краю бассейна, я поливал водой горящую, как огонь, кожу. Олаф смеялся:
– Ты вышел из формы.
– Брось. Я никогда не умел делать винта. А ты – здорово!
– Я сегодня попробовал впервые.
– В самом деле?
– Да, это здорово!
Солнце поднялось уже высоко. Мы улеглись на песок, закрыв глаза.
– Где… они? – спросил Олаф после долгого молчания.
– Не знаю. Наверно, у себя. Их окна выходят на другую сторону сада. Я этого не знал.
Я почувствовал, что он пошевелился. Песок был очень горячий.
– Да, это потому, – сказал я.
– Они нас видели?
– Она – да.
– Испугалась… – пробормотал он. – Как ты думаешь?
Я не ответил. Снова помолчали.
– Эл?
– Что?
– Они уже почти не летают, ты знаешь?
– Да.
– А знаешь почему?
– Говорят, это бессмысленно…
Я начал пересказывать ему все, что вычитал у Старка. Олаф лежал неподвижно, молча, но я знал, что слушает он внимательно.
Когда я кончил, он заговорил не сразу.
– Ты читал Шелли?
– Нет. Какого Шелли?
– Нет? Я думал, ты все читал… Это был астроном двадцатого века. Мне случайно попалась одна его работа именно об этом. Очень похоже на твоего Старка.
– Что ты говоришь? Это невозможно! Шелли не мог знать… лучше прочти Старка сам.
– И не подумаю. Знаешь, что это? Ширма.
– То есть?
– Да, кажется, я знаю, что произошло.
– Ну?
– Бетризация.
Я вскочил.
– Ты думаешь?!
Он открыл глаза.
– Ясно. Не летают – и никогда уж не полетят. Будет все хуже. Ням-ням. Одно огромное ням-ням. Они не могут смотреть на кровь. Не могут подумать о том, что произойдет, если…
– Постой, – сказал я, – это невозможно. Ведь есть же врачи. Должны быть хирурги…
– Так ты не знаешь?
– Чего?
– Врачи только планируют операции. Выполняют их роботы.
– Не может быть!
– Я тебе говорю. Сам видел. В Стокгольме.
– А если вдруг понадобится вмешательство врача?
– Не знаю толком. Кажется, есть какое-то средство, которое частично уничтожает последствия бетризации, правда, очень ненадолго, а уж стерегут они его – представить себе не можешь. Тот, кто мне говорил, чего-то недосказывал – боялся.
– Чего?
– Не знаю. Эл, мне кажется, они сделали ужасную вещь. Они убили в человеке человека.
– Ну, этого ты утверждать не можешь, – тихо сказал я. – В конце концов…
– Подожди. Ведь это очень просто. Тот, кто убивает, готов к тому, что и его могут убить, да?
Я молчал.
– И поэтому в известном смысле необходимо, чтобы он мог рисковать всем. Мы можем. Они нет. Поэтому нас так боятся.
– Женщины?