Я забыл удалить слово «гей».
Никто здесь – по крайней мере, никто кроме моей семьи – не знает обо мне.
Стараюсь незаметно оценить его реакцию. Его щеки порозовели, а глаза перепрыгивают в
начало, перечитывая заново.
Я открываю рот, чтобы заговорить – объясниться – в тот же момент, как он говорит:
– Это твоя общая тема, так? Ты собираешься писать о ком– то с нетрадиционной
ориентацией, живущем в Прово?
Холодную дрожь облегчения выбрасывает в мой кровоток. Конечно же, он не
предполагает, что я пишу что– то автобиографичное.
Энергично киваю.
– Я решил, что он будет бисексуалом. Да.
– И он только что переехал сюда…
Я снова киваю, а затем понимаю, что в его голосе есть что– то нерешительное, нечто
понимающее. Если Себастиан вообще разведывал про Таннера Скота, то должен был знать, что я
переехал сюда перед десятым классом, и что мой отец – еврей, врач в Долине Юта.
Он может даже знать, что моя мама отлучена.
Когда он встречается со мной взглядом, он улыбается. Такое ощущение, что он очень
осторожно сдерживает свою реакцию на это. И теперь все мои страхи о Футболисте– Дейве,
который рассказывает епископу, а епископ – Себастиану, кажутся слишком запутанными.
Естественно, это с легкостью просочилось из меня.
– Никто не знает, – выпаливаю я.
Он качает головой.
– Все нормально, Таннер.
– Я серьезно, никто, – провожу ладонью по своему лицу. – Я хотел удалить это слово.
Это одна из причин, почему я застрял. Я продолжаю делать главного героя би, и не знаю, как буду
писать эту книгу на занятиях. Я не знаю, чего захочет от меня Фуджита, или родители.
Себастиан наклоняется вперед, перехватывая мой взгляд.
– Таннер, ты можешь написать любую книгу, какую захочешь.
– Моя семья очень непреклонна в том, чтобы я открылся кому– то здесь про себя, только
если я по– настоящему доверяю этому человеку.
Я даже не рассказал своей лучшей подруге, а сейчас вываливаю все, даже не моргнув,
единственному человеку, с которым, вероятно, даже не должен был делиться ничем из этого.
Его бровь медленно приподнимается.
– Твоя семья знает?
– Ага.
– И они нормально относятся к этому?
– Моя мама, она…вообще– то она слишком эмоциональна в своем принятии.
После секундного молчания он снова переводит внимание на компьютер.
– Думаю, это замечательная идея переложить все на бумагу, – тихо произносит он. Он
зависает указательным пальцем перед экраном. – Здесь очень много всего только в двух
предложениях. Много мужества и драматизма, – его глаза встречаются с моими снова. Они –