– Продолжай повторять себе это.
Опустившись на колени, я приближаюсь своим лицом к его до расстояния в несколько
сантиметров.
– Хотя, что здесь делаешь ты?
– Я проводил урок по соседству. Решил заехать.
– Значит, ты учишься, пишешь, работаешь наставником и занимаешься репетиторством? Я
– лентяй.
– И не забывай обо всех служениях в церкви, – отступив назад, он отводит взгляд, пылая
щеками. – Но, если честно, я не совсем был поблизости.
Моему мозгу требуется минута, чтобы добраться из пункта А в пункт Б, и когда точки
наконец соединяются, понимаю – он приехал сюда специально, чтобы увидеться со мной – и чуть
ли не отпрыгиваю в сторону и хватаюсь за него.
И естественно я этого не делаю. Я вижу по тому, как он сжимает руль, что ему не совсем
комфортно после признания, и внезапная надежда расцветает внутри меня. Именно так мы
проявляем себя: крошечные вспышки дискомфорта, реакции, которые мы не можем скрыть. В
некотором роде именно поэтому здесь так ужасно жить и надежно хранить информацию о моей
ориентации за закрытыми дверями дома. Вне пределов дома, я могу выдать себя, по подергиванию
губ на слово «педик», уставившись на кого– то слишком долго, позволив приятелю обнять себя и
сделать это неправильно.
Или просто нервничать из– за того, что он захотел заехать.
Возможно, я просто проецирую это, возможно, просто вижу это в собственной надежде, но
все равно, я хочу слезть, аккуратно оторвать его руки от руля и взять их в свои.
Но вместо этого я выдавливаю шутку.
– Замечу, что ты не отрицал часть с ленью. Теперь я понял, какой ты.
Линия его плеч расслабляется, и он отпускает руль.
– В том смысле, что я не хотел ничего такого сказать, но…
– Может, прекратишь отвлекать меня и поднимешься, чтобы помочь.
Себастиан отбрасывает свой велосипед на траву и выскальзывает из куртки, удивляя меня,
когда легко запрыгивает в прицеп и на корму.
– Вот, теперь ты поймешь, что такое служение.
Я понимаю, что у меня есть шутка о «служении», но умудряюсь сдержать ее при себе.
Уперев руки в бока, Себастиан оглядывается.
– Что нужно сделать?
– Мне нужно снять сидения и сорвать старое ковровое покрытие. Ох, и отскоблить весь
клей. Спорим, что ты теперь сожалеешь, что такой хороший человек, – я протягиваю ему свои
перчатки и позволяю себе три секунды попялиться на него. Он не морщится, нет и намека на
неуместность. Он тоже в последнее время находился на улице. Его кожа теплого оттенка загара.
– Тебе не обязательно давать мне перчатки, – он отталкивает их в сторону.